Продержался он целых три. Перед
четвёртой я прижал ладонью струны и поглядел на брата в упор.
Ехидно усмехнувшись, медленно взял знакомый аккорд…
— Вымогатель! — буркнул светлый с
недовольным видом. И в руках его блеснул, отражая блики костра,
полированный бок гитары.
Ну-ну. А то я не вижу эту радостную
улыбку и предвкушение. Тебе нравится петь так же сильно, как мне!
Только ты ж это хрен признаешь.
После третьей на два голоса
исполненной баллады рейнджеры уже сложились пополам от смеха. Мы в
своё время перевели и переложили на музыку весь сборник историй о
престарелом рыцаре и его похождениях. А чтобы это было ещё
красочней — надо уметь петь с чувством и полной выкладкой!
Хаос и бездна! Чуть ужин не сгорел!
Не, я так не согласен, есть хочу!
Всё-таки эти изначальные — золотые
ребята, когда морды кирпичами не делают. Спокойно позволили мне
мешать у костра дежурному (не специально, я помочь хотел!),
накормили до отвала, опять теперь на гитару косятся…
— Необычные у вас инструменты, —
сказал Арис, пересев к нам с братом поближе. — И звучат
необычно.
— Это электроакустика, — лениво
ответил я. Подключёнными к колонкам в определённом режиме они могут
звучат как электрогитары. — Артефакты. Мне отец делал, Вану… — я
припомнил откуда у брата гитара, почесал в затылке. — Тоже папина
работа.
— Угу, — покивал брат.
Гитару эту ему дедуля лет двенадцать
назад подкинул. И, естественно, это папина работа, потому она и
чёрная. Папа понятия не имел, как делать музыкальные инструменты,
поэтому она у меня металлическая и универсальная. Звучит и как
акустика, и как электро. В зависимости от моего желания. Их таких
всего две в мире — моя и брата.
Раскололи мы деда вдвоём, вынудив
рассказать о том, как он тайно опекал Вана с самого раннего
детства. Подозреваю, рассказал он далеко не всё, но нам
хватило.
Тогда же я историей собственного рода
всерьёз заинтересовался. И раньше знал немало, но с тех пор начал
бережно собирать любые крохи сведений, будь то исторические очерки
или случайно оброненное стариками слово.
— Знаешь, Арис, у нас дома музыка —
это нечто особенное, — негромко сказал я. — Чего только стоят
известные на весь мир пять скрипок…
— Сыграете ещё? — спросил
десятник.
— Не так много достойных песен есть
на том языке, который все вы знаете, — ответил я, осторожно касаясь
струн лежащей на коленях красавицы.