— Безусловно, мой венценосный брат! —
так же склонил голову светлый, пряча редкой ехидности улыбку. — Ты
как всегда прав.
Вперёд выступила ушастая. Хм… светлые
кудри до пояса, совершенная как любая эльфийка, огромные бирюзовые
глаза разглядывают меня и брата с интересом.
— Скажите, мальчики, сколько вам
лет? — спросила она на старосветлом.
— Мне четырнадцать… уже
пятнадцать, — ответил я, пожав плечами. Как непривычно звучит…
уже пятнадцать… — Моему старшему брату семнадцать.
Дальнейшие их переговоры между собой
мне были не очень понятны.
— Так вы ещё совсем маленькие… —
страшно коверкая произношение, с лаской в голосе сказала эта
девушка.
Следующую фразу брата, сказанную на
языке изначальных, я попытался для себя перевести почти
дословно:
— Девочка, не всегда возраст
измеряется годами. Вы в своей теплице позабыли, что такое кровь и
смерть. Сколько бы лет тебе ни было, дитя, ты даже представить не
сможешь пропасть прожитого меж нами.
Апокалипсис был серьёзен как никогда.
Он не смеялся, не издевался, а констатировал факт. Если бы я не
знал этого светлого, решил бы, что он грустит, понимая гораздо
больше этой наивной девы. Эдакое вселенское всепонимание и
всепрощение, щедро приправленное мудрой печалью. Не-эт, актёр в нём
всё же жив и здравствует! Только не ржать, Крылатый!
— Эти наглые малявки много мнят о
себе, спеша жить и не видя дальше собственного носа. Куда им
постичь настоящую мудрость бытия и ценность жизни! — напомнила о
себе моя жертва. Ушастый презрительно скривился и выплюнул
последнее слово: — Смертные.
Придержав шагнувшего вперёд брата,
беззвучно попросил его мне не мешать. А сам подошёл к своей жертве.
Походка, выражение на лице, взгляд, каждое движение — это искусство
игры. Я шёл так, словно был в боевой ипостаси. Хищник. По
промелькнувшим в глазах изначального неуверенности и испугу можно
было понять, что манёвр удался.
— Смертный?.. — и голос лился
отравленной патокой сквозь клыки. — Я смотрел Белой Госпоже в глаза
ближе, чем сейчас смотрю в твои, глупое дитя теплиц. Она научила
меня танцевать с ней рука об руку, глаза в глаза, научила любить
запах чужой крови и не бояться своей. Белая Госпожа дарила мне
себя, дарила свои холодные и жаркие поцелуи, а я платил ей чужими
жизнями. Жизнь и Смерть — это два платья одной леди. И тебе, —
плавный шаг вперёд, чуть поменять выражение лица, — никогда не
понять как на самом деле сладок воздух свободы и жизни! Жалкий
выродок бессмертных, у меня смертна даже душа! Я свободен. Мне
принадлежит всё небо, я король и почти бог! К моим ногам падут
империи! Ты — пыль под моей пятой. Вечная пыль… — и последнее слово
почти плевком в эту наглую рожу!