И все же я оставался скрытым, наблюдая за их разговором из тени,
стараясь уловить каждое слово. Не было необходимости раскрывать
себя. Еще нет. Я понятия не имел, как они могут отреагировать на
мое присутствие, и что-то подсказывало мне, что гомункул не из тех
существ, к которым можно просто подойти. На самом деле, было
странно, что он до сих пор меня не заметил. Я стоял достаточно
близко, чтобы кто-то вроде него почувствовал незваного гостя. Но не
было никаких признаков того, что он знал о моем присутствии. Ни
одного взгляда в мою сторону. Ни одной паузы в его разговоре с
Хоэнхаймом. Как будто я был для него простым насекомым,
незначительным в общем плане вещей. Мне следовало бы чувствовать
себя неловко из-за этого, но, как ни странно, я почувствовал
облегчение. Если бы я мог проскользнуть незамеченным, то смог бы
продолжать наблюдать, учиться и, в конце концов, продумать свой
следующий шаг. На данный момент быть невидимым меня устраивало.
Когда голос Хоэнхайма дрогнул под тяжестью его горя, я понял,
что медлил достаточно долго. Это была не моя битва, и у меня не
было намерения вмешиваться в неразрешимую борьбу, которая велась
между ними. Не сейчас, не тогда, когда так много оставалось
неясным.
Я молча повернулся и скользнул обратно в тень, направляясь к
окраине города. Здесь я все еще мог найти что-то полезное, что
могло бы помочь мне оставить Ксеркса позади. Что бы здесь ни
произошло, что бы ни выпустил на волю Гомункул, это меня не
касалось. Мне нужно было проложить свой собственный путь, найти
свои собственные ответы. Пока я пробирался по пустынным улицам, на
меня снова навалилась тяжесть городской тишины. Это было прекрасное
место, по крайней мере, таким оно было до случившегося.
И все же, пока я шел, что-то притягивало меня. Давнее ощущение
чего-то знакомого. Как будто я знал это место. Как будто я бывал
здесь раньше. Но как? Этот вопрос эхом отдавался у меня в голове,
терзая закоулки памяти. Я добрался до окраины, город позади меня
теперь казался не более чем памятником смерти. Я оглянулся на
изломанную линию горизонта и возвышающийся вдалеке дворец, где
Хоэнхайм и Гомункул продолжали свою молчаливую битву характеров.
Затем, вздохнув в последний раз, я отвернулся.
Я бродил по пустым улицам Ксеркса, роясь в остатках жизни других
людей. Город был мертв, но его призраки оставались, но не в виде
духов, а в оставленных после себя предметах — инструментах, одежде,
забытых семейных реликвиях. Я искал целенаправленно. Мне нужны были
припасы в дорогу. Все, что могло бы помочь мне выбраться из этого
заброшенного места. Там должно было быть что—то: карта, если бы я
смог ее найти, сумка для переноски вещей, возможно, даже оружие —
мечи, кинжалы, - оставленное охранниками или солдатами, которых
постигла та же ужасная участь, что и всех остальных. Однако, что
меня поразило, так это то, как мало меня волновала мораль всего
этого. В конце концов, я грабил мертвых. Но когда я перебирал их
вещи, я не испытывал чувства вины. Никаких угрызений совести.
Казалось, что их смерть разорвала связь между их вещами и любыми
чувствами, связанными с ними. Теперь имело значение выживание, а не
принципы.