Проведя рукой по каштановым волосам, он поправил выбившиеся
пряди. Широкие, нахмуренные брови добавляли тяжести его
пронизывающему взгляду. Преподаватель все время смотрел на нас
будто с прищуром, но это было не любопытство, не пренебрежение или
попытка в чем-то уличить, это скорее напоминало усиленное внимание.
Вот именно из-за этого внимательного взгляда мне было неловко
заниматься посторонними делами на лекциях, дремать или просто
бездельничать – хоть Герман Александрович делал замечания и крайне
редко, никогда не запугивал нас несданными зачетами или экзаменами
и не стыдил, его глаза заставляли чувствовать себя, как под
микроскопом. Надо быть полнейшим пофигистом, чтобы уметь
игнорировать пристальное внимание, плевать на всё и заниматься
чем-то своим. Мне совесть не позволяла так делать.
— На прошлой паре мы с вами говорили о проституции и ее связью с
преступностью, — преподаватель сложил руки на груди, красно-черная
клетчатая рубашка обтянула заметные мышцы. — Тем, кого не было,
советую переписать конспекты и изучить эту тему. Такой вопрос будет
на экзамене.
Я не состояла в фан-клубе мистера Рудницкого, однако он
объективно был слишком уж красивым и статным мужчиной. На вид ему
было чуть больше тридцати лет, но густая щетина, уже почти
превратившаяся в бороду, добавляла возраста и суровости во
внешности. Я никогда не разглядывала Германа Александровича вблизи,
так что не знала точного цвета его глаз. Они были светлые: может,
серые, может, болотные. Высокий рост, мускулистое, спортивное тело,
красивые руки, кожа не смуглая, но и не белая, не слишком полные
губы – стандартный набор среднестатистического привлекательного
мужчины. Его скулы нельзя было назвать острыми, но все же они были
довольно заметные, четко очерченная нижняя челюсть и волевой
подбородок лишь подчеркивали мужественность. В общем, хоть
настолько взрослые мужчины меня и не интересовали, и я никогда и не
думала претендовать на внимание Германа Александровича,
засматриваться на него и получать удовольствие от созерцаемого
ничего не мешало.
Но больше всего цепляла даже не внешность преподавателя, сколько
интерес к его натуре – слишком уж противоречивые он вызывал
ощущения. С одной стороны, мужчина немного пугал – пугала
внутренняя скрытая сила, решительность, непоколебимость. Он казался
скалой. Львом. Он казался несгибаемым и чрезмерно решительным.
Такой человек легко мог бы работать киллером, следователем,
хирургом, судьей или военным. И при этом преподаватель выглядел
абсолютно спокойным и непроницаемым. Но если эта его сторона пугала
своей мощью, то другая сторона наоборот привлекала. Герман
Александрович казался достаточно мягким, добрым и рассудительным,
вперемежку с силой от него исходило тепло.