Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи - страница 10

Шрифт
Интервал


Сопротивление иногда принимало вид баловства. Начальство, например, требовало, «чтобы фронт весело смотрел»>28, подкрепляя требования угрозой розог. «Но кадеты во фронте, чтобы показать иногда свое неудовольствие, хмурили брови и делали сердитые лица. Если в это время требуют улыбки, то на злых лицах являлись ощеренные зубы»>29. Жесткая дисциплина и демонстративное сопротивление ей, показная грубость и лихачество все же имели положительное значение – ведь из детей старались сделать солдат. К тому же в поведении будущих «отцов-командиров» были свои внутренние ограничения: например, в кадетской среде не приветствовалось увлечение азартными играми и пьянство.

Служба в корпусе была нелегкой, и дети, естественно, стремились облегчить себе жизнь. Простейшим способом избежать наказания во фронте или в классе была симуляция болезни. Особенно отличались одноклассники Обручева – братья Жемчужниковы, которым часто удавалось сорвать занятие, избежав при этом наказания.

Учителя 1-го кадетского, как правило, выделялись в лучшую сторону в это непростое николаевское время. При Николае I было окончательно покончено с пережитками учительской системы И. И. Бецкого, который с целью подготовки преподавателей для корпуса добился у Екатерины II разрешения определять в него через каждые три года от 14 до 16 мещанских детей>30. Положение этих учителей было незавидным, начальство обращалось к ним на «ты»; в случае недовольства их могли даже подвергнуть телесному наказанию, что, конечно, негативно сказывалось на отношении кадетов к таким учителям и предметам, которые они преподавали, так что отказ от системы Бецкого имел положительное значение. Довольно плохо, судя по воспоминаниям, было поставлено преподавание в корпусе иностранных языков. Немцы и французы, преподававшие их, получили в корпусе прозвище барабанщиков: «…они так учили, что под их руководством забывали языки и кадеты, которые говорили на языках дома, до поступления в корпус»>31. Гораздо лучше было поставлено преподавание российской словесности, которую преподавали друг Гоголя – Прокопович, большой поклонник Н. М. Карамзина, К. Н. Батюшкова и Г. Р. Державина – Плаксин, печатавшийся сам во время расцвета русского сентиментализма. В корпусе преподавал знаменитый переводчик Теккерея и Диккенса Иринарх Введенский. Среди преподавателей истории независимостью в суждениях отличался В. П. Макин, который даже в условиях жесткого контроля над своим предметом говорил о французской революции, отмечая не «только отрицательные, как того требовала цензура, но и положительные ее стороны. Когда Макину было поручено составление курса лекций по древней истории, он, говоря о Греции, упомянул о том, что республиканский строй был „наилучшим для этого государства, разделенного на отдельные небольшие части“»