– Андрей, – и рукопожались, – ну ты помнишь.
– Да.
– Ты, Андрей, скажи.
– Что?
– Почему дерешься?
– Да… не знаю.
– Точно не будешь пить?
– Нет.
– Почему?
– Слабость.
– Что?
– Слабею я от этого. Я этого не люблю.
– А.
«Ласточкина» мякоть тает во рту. В желудке встает солнце, распуская теплые лучи. Градус первый ласково пощипывает мне мозг и пускает в него корешки. Отпускает…
– Я, значит, слабый, – говорю.
– Не, я этого не говорил, Сань.
– Да не, это я так. Слабый я. А ты сильный?
– Я… не знаю. Странный ты.
– Да уж.
Закурили снова. Стоим, дышим дымом. Ветер треплет мне волосы, как мальчишке. Но я уже не мальчик. Я рядовой жизни Александр Иванов. Младший рядовой. Или как там оно бывает. Стою по колено в окопе весны и, как гранатой, замахиваюсь на нее мерзавчиком «Столичной». Не пьет он. Ну ладно. Ладно.
– Спорт, наверное, любишь?
– С чего ты взял?
– Ну, там. Единоборства.
– Терпеть не могу. Тягомотина. Правды нет.
– Как нет?
– Так.
– Какой правды?
– Не знаю, как объяснить. За деньги они дерутся, Сань. Нет в этом правды. Играют за деньги. Соревнуются за деньги. Не дело это.
Интересно.
– А ты за что дерешься?
– Не знаю. За правду.
– Это как?
– Так. Не знаю, как объяснить.
– Попробуй. Я пойму.
– Дай конфетку.
– Держи.
Взял он «ласточку», расшуршал в пальцах и выкинул обертку в мусорку, не поленившись к ней отойти. Вернулся, прожевал и говорит.
– Объяснить… знаешь, Сань, я заметил – все кругом врут. Мне, тебе, себе. И грубят. Мне, тебе, себе. Грубость и ложь, Сань. Все тебя обидеть хотят, чтобы утвердиться. Ну не могут они без этого. Щиплет у них внутри. И я этого не терплю. Поэтому, наверное, и дерусь.
– Клин клином вышибаешь?
– То есть?
– Ну – грубость грубостью.
– Возможно. Вкусная, зараза, дай еще.
Дал. Стоит он с «ласточкой» в пальцах, избитый и щурится от яркого солнечного света – солнце весеннее явилось из-за облачного покрова. Потеплело. Тепло вторит теплу моего нутра. Я принял еще горечи, внимательно слушая. Было действительно интересно.
– Знаешь, давно я вот так ни с кем не разговаривал, спасибо, – сказал он.
– Да ладно.
– А насчет грубости – не знаю, прав ты или нет. Не грубость это. Разве самозащита – грубость? А я только защищаюсь. Никогда не нападаю. Скажет мне какой мудак гадость – рана. И я эту рану зашиваю иголочкой. Другой подшутит – рана. И не потому, что я неженка. Я шутки люблю. Даже… глупые. В особенности – глупые. Мозги-то у меня отбиты для вещей тонких, понимаешь?