– Чтобы стать миллиардером, надо быть хоть немного людоедом. Давайте останемся чуть победнее, но не допустим каннибализма.
Он последним пьянел за любым столом, но сохранял лицо и никогда не страдал с похмелья. Презирал сон, отключаясь не более чем на пять часов, а если требовалось, мог не спать по двое суток. Был способен гнать шестнадцать часов за рулем, покрывая по тысяче триста километров. Всему – работе, любви, дружбе, застолью – он отдавался с таким энтузиазмом, что не оставлял мне ни малейшей возможности найти ему хоть какое-либо сравнение.
Хотя иногда наедине он вдруг расслаблялся, грозясь бросить всё к чертовой матери, ругал всех и вся, горько рыдал совершенно детскими слезами, а потом затихал у меня на груди, всхрапывая несколько минут, чтобы, проснувшись, снова рвануть в бой.
Несколько дней назад ему удалили злокачественную опухоль. Моему отцу тоже удалили на губе, а вылезло в легких. Прожил четыре месяца. А этот сумасшедший смеется, поет, рассказывает анекдоты, заглядывает медсестрам за пазуху и уже пытается с кем-то говорить по бизнесу. Компьютер на прикроватном столике практически не выключается: драгоценный пациент записывает свои ощущения до и после операции.
МЕРТВЫЕ СТРАХА НЕ ИМУТ
У него была своя теория страха. Заменив «срам» в известном библейском постулате, он демонстрировал полное пренебрежение к смерти и уверенно проповедовал, что бояться ее глупо: за ней ничего нет. Однажды, в начале девяностых, мы приземлились на «секретном аэродроме» – в номере одной из московских гостиниц. Вдруг среди ночи раздался сильнейший удар. Дверь с треском распахнулась, чудом оставшись висеть на петлях. Включились лампы, и в комнату ввалилось человек восемь-десять молодцев, из-под кожаных плащей которых торчали стволы автоматов. Я взвизгнула от ужаса и с головой ушла под одеяло, а он сначала чуть прикрыл глаза от яркого света, а потом хрипло, тихо, но жестко и уверенно произнес:
– Привет! Че стряслось? Немцы наступают?
Я ожидала чего угодно: криков, ударов, стрельбы, но ничего этого не произошло. Прозвучало извинение за то, что ошиблись номером, а потом старший этой банды узнал его, подошел поздороваться за руку. Быстро одевшись, он предложил выйти покурить. Минут через десять вернулся, и тут у меня началась истерика. От страха трясло, лились слезы, клацали зубы. Он гладил меня по голове и всё удивлялся: чего это я перепугалась? Когда я спросила, какого черта его не было так долго (мне показалось – минимум час), он просто и буднично ответил, что уговаривал ребят не убивать человека из соседнего номера. Аргументация простая: ну, во-первых, он здесь с девушкой. Понаедут опера, телевидение. Попадем в кадр, будет огласка. Некрасиво. А во-вторых, тот человек – его коллега. Будут искать связь, причины, мотивы. В общем – неприятности. Общаться было совсем легко: их командир оказался соседом по дому из прошлой жизни. Нам только что чуть было не отстрелили головы. По ошибке, без ошибки – какая разница?! А он сидит и буднично бубнит о почти что светской беседе!