Казалось, что время тянется бесконечно долго и, наконец, спустя несколько попыток, акушерка приняла на руки новорожденного. Малыш не кричал, да и в целом по всему становилось ясно, что мои предположения оказались верны: асфиксия, причем серьезная. Шея ребенка была обмотана пуповиной, хорошо, что моя коллега сработала четко и моментально убрала петлю.
Дальше были стандартные действия, неонатолог тут же забрал ребенка в реанимацию, потому что не было дыхания, как сквозь вату я услышала оценку - три балла по шкале Апгар. Поняла, что все хуже, чем я думала...
Наверное, пациентка тоже догадалась о неблагоприятном состоянии ребенка. Сразу после того, как отошла плацента, у Юлии началась истерика, пришлось сделать ей укол успокоительного...
А после всего произошедшего, когда закончили необходимые манипуляции и Третьякову отвезли в палату, я вышла в коридор, уперлась ладонями в подоконник и принялась часто-часто дышать, чувствуя дикое головокружение. Похоже, я сейчас отключусь...
Мне даже на помощь было не позвать, горло словно спазмом сжало. Мелькали вспышками размышления о том, что когда муж пациентки узнает о тяжелом состоянии ребенка, начнется скандал... Я не справилась. Может что-то надо было изменить? Не отпускать Третьякову после недавнего приема, хотя причин для этого не было. Мысли путались, к горлу подкатила тошнота, ощущалась ужасная слабость...
Сделала пару шагов назад, ощущая, как все вокруг кружится и плывет. Успела только подумать, что надо взяться за что-то, как вдруг ноги подкосились и последнее, что запомнило мое сознание перед провалом и полной темнотой: крепкие, сильные руки, подхватившие меня.
Злата.
Придя в себя через некоторое время, не сразу поняла, где нахожусь. Голова по-прежнему кружилась, во рту ощущалась такая противная сухость, будто мне вату туда засунули. И когда я попробовала встать, чьи-то ладони мягко, но властно надавили мне сверху на плечи.
- Лежите, Злата Романовна. Хватить строить из себя героиню.
Этот голос я узнала бы в любом состоянии. Спокойный, хрипловатый, с нотками надменности. Хабаров обошел диван, встал рядом и теперь возвышался надо мной грозной скалой. Еще и руки скрестил. Его типичный, любимый жест.
- Долго я тут... Лежу.
- Вас никто никуда не торопит. Можете лежать сколько угодно.