– А кто вам сказал, что это тупик?
Господин выбрал самое большое яблоко и начал есть с громким хрустом. Яблоко было очень сочным. Лицо господина было гладко выбрито. Сок стекал по полным щекам крупными каплями. Пламя камина освещало комнату, и капли казались красными.
– Кто хочет самое большое яблоко? – спросила W, и я очнулся. Вокруг шумела самая банальная вечеринка.
Дурацкая привычка задумываться в гостях. Внезапно о чем-нибудь спрашивают, и ты не знаешь что ответить и где находишься. Чувствуешь себя очень нелепо. Но сейчас я вдруг вспомнил, что было дальше. От яблока все отказались и W его съела сама. Самое большое и красное яблоко.
Я отобрал у нее яблоко и разрезал на три равные части.
Капли крови на ладони я незаметно вытер.
Едва лишь карета въехала во двор монастыря, как ворота сразу же закрылись. Герцог вышел из экипажа и в сопровождении послушников ступил под таинственные своды обители. Его дорожный костюм был достаточно сер и неприметен, но среди черных сутан даже он казался карнавальным нарядом. Герцога долго вели по темным, узким коридорам и, наконец, оставили одного в тесноватой келье с пыльным низким потолком и грубой, тяжелой мебелью. Молчаливый монах принес еду, которая оказалась вполне приличной на вкус, и графин красного вина.
В стенах аббатства время всегда текло слишком лениво. Герцог давно избавился от желания подгонять его. Но сейчас затянувшееся ожидание и нарочитая медлительность монахов начали раздражать его.
Наконец, подбирая длинноватую сутану, в келью вошел худой монах с бледным желтоватым лицом, вызывающие невольное сострадание и желание спросить о здоровье.
Монах присел на лавку у самой двери, словно намереваясь в любую минуту выскочить за порог или позвать на помощь.
– Нам известна цель вашего визита, – заговорил монах достаточно громко для своего слабого телосложения. – К сожалению, монсеньор болен и не сможет говорить с вами лично. Он поручил мне дать вам необходимые разъяснения.
Герцог снисходительно кивнул. Ему было проще разговаривать с этим монахом, нежели с самим аббатом.
– Говорил ли что-нибудь осужденный перед смертью? – задал герцог свой первый вопрос.
– Да, ваша светлость.
– Он избавился от ереси?
– Нет.
– Что же он тогда говорил?
– Он требовал разбирательства Верховного суда.