С середины XVII в., когда государственная служба становится важным источником самоопределения индивида, намечаются и определенные изменения в модели маскулинности. От мужчин начинают ожидать грамотности и образованности, цивилизованности, вовлеченности в общественную жизнь. Менее очевидными, но не менее далеко идущими были изменения в сферах любви и брака (89, с. 17).
Н. Коллманн не отрицает того факта, что в Московии существовала страстная любовь, однако страсть резко противоречила официальным нормам христианской морали, которая подчиняла эмоциональные и сексуальные радости более прагматическим целям брака, ассоциировавшегося с продолжением рода и социальным контролем. С этой функциональной точки зрения любовь и сексуальность угрожали социальной стабильности. Первые браки устраивались родителями и носили характер экономического или политического союза.
Учение православной церкви рассматривало сексуальность как стихийную силу, которую следует держать в узде. В отличие от средневековой Европы, где рыцарский роман утверждал любовь и эротику (в пределах христианской морали), в Московии не было не только подобных жанров и литературных произведений, сопоставимых с «Тристаном и Изольдой», но и соответствующего набора идей. Даже в браке предпочтение отдавалось идеалу воздержания и непорочности, шла борьба с противоречием между аскетическим идеалом и признанием необходимости продолжения рода, так же как и признанием неизбежности сексуального желания. В то время как на Западе клирики разработали понятие «супружеского долга», от исполнения которого ни одна из сторон не должна была уклоняться, на Руси церковь предписывала супругам вступать в сексуальный контакт только для зачатия и не подвергать друг друга «дьявольским искушениям» половых отношений. «Домострой» также превозносил воздержание, и супружеская любовь подавалась в нем как взаимоуважение, а не страсть или глубокое чувство. Из известных источников ближе всего к признанию чувства любви подходит «Повесть о Петре и Февронии», но в ней подчеркивается в первую очередь благочестие двух любящих бездетных супругов, которые в конце жизни приняли монашеский обет и умерли в один день (89, с. 18–19).
Эмоциональное или эротическое удовлетворение в браке стало в Европе нормой только после сложных трансформаций эпохи раннего Нового времени, пишет Н. Коллманн. Протестантская реформация выдвинула понятие брака, основанного на товариществе и общей вере (companionate marriage), а в эпоху Просвещения и затем романтизма происходит кодификация идеи брака как эмоционального партнерства. В России же долгое время сохранялась вполне библейская модель. Первые признаки изменений в модели брака и в гендерных отношениях возникают в ходе экономических, социальных и особенно культурных трансформаций при жизни поколения, предшествовавшего воцарению Петра Великого, который радикально ускорил эти процессы (89, с. 20–21).