Настрой правящего класса, его нежелание что-либо менять в существовавшей системе хорошо выразил шеф III Отделения Тайной канцелярии граф А.Х. Бенкендорф своей знаменитой фразой о том, что «прошлое России блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается еe будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение». В 1832 г. заместитель министра народного просвещения граф С.С. Уваров сформулировал принципы, на которые система должна была опираться: «Православие, самодержавие, народность». Необходимость этого объяснялась, помимо прочего, защитной реакцией на революционное брожение в Европе, в частности на революции 1830-х годов во Франции и Бельгии. В официальной риторике подчеркивался «особый путь России», ее близость к Востоку, а не к Западу. Критик этой тенденции П.Я. Чаадаев, который после публикации в 1836 г. первого «Философического письма» был официально объявлен психически больным, писал в своей «Апологии сумасшедшего»: «Новейший патриотизм объявляет нас любимейшими чадами Востока. “С какой стати, – говорит этот патриотизм, – мы будем искать света у западных народов? Разве мы не имеем у себя всех зародышей социального строя бесконечно лучшего, чем социальный строй Европы? И разве, в самом деле, Запад является родиной науки и глубокой мудрости? Всякий знает, что родина всего этого – Восток”» [6, с. 530].
При этом российская власть проявляла крайнюю чувствительность к тому, что говорилось и писалось о России в западных странах. Когда в 1843 г. французский аристократ А. де Кюстин по итогам своего посещения империи опубликовал весьма критическую книгу «Письма из России. Россия в 1839 году», ответ на этот «пасквиль» стал государственным делом. По иронии судьбы А. де Кюстин приезжал в Россию, чтобы убедиться в преимуществах монархического строя перед республиканским. Однако увиденное сильно поколебало его убеждения. Он описал раболепие вельмож перед императором, всевластие и произвол чиновничества и полиции, повсеместное взяточничество, казнокрадство, ужасы крепостного права и его развращающее влияние не только на помещиков, но и на крестьян. Они реагировали на угнетение лукавством и нежеланием работать [7, p. 104–114]. Книга стала бестселлером и была переведена на основные европейские языки.