С моим младшим братом Герардом мы дрались каждый день. Как только родители отправлялись на свою ежевечернюю прогулку после ужина, Герард начинал задирать меня. Ритуал повторялся изо дня в день: мы изображали семейную жизнь. Он (неосознанно) изображал отца, а я была обязана говорить ему, что он здесь хозяин, точно так же, как это делала мама. Если я отказывалась, то должна была быть бита – как и мама. Я никогда не говорила Герарду, что он хозяин. Просто язык не поворачивался. Я принимала удары, но и он получал сдачи. Он был сильнее, зато я была хитрее.
Герард был застенчивым мальчиком. Он почти всегда молчал. Стоило на него посмотреть, как он тут же замолкал. Я была на два года младше, но куда нахальнее и всегда брала лидерство на себя. Я помогала Герарду улаживать его дела и таким образом обращала свою физическую слабость в моральное превосходство. Я использовала его слабые места. В обмен на информацию о понравившейся ему девочке я требовала от него ежедневной оплаты в пятьдесят центов – то есть всех его карманных денег. С пятьюдесятью центами в руке я наслаждалась своей властью над ним.
Я предпочитала роль преступника, а не жертвы.
* * *
Я ушла с нашей улицы и пошла в сторону Эгелантьерсграхт. Я думала о Виме. Я думала, как все пришло к тому, к чему пришло. За углом был дом, в который нас переселили на время реставрации нашего, признанного, как и многие другие в Йордаане, памятником архитектуры.
Это был просторный особняк на берегу одного из амстердамских каналов, с большими светлыми комнатами и высокими потолками. Он сильно отличался от нашего дома на Эгелантиердварстраат – жилья для рабочих с маленькими узкими клетушками, в которых взрослый человек стоя едва ли не упирался головой в потолок. Мы жили втроем в одной комнате, и я спала у окна, выходящего на канал. Только у Вима была своя отдельная маленькая комнатка.
У нашей семьи не было развлечений. У отца вообще не было друзей, а маме не позволялось их иметь. К нам никогда не приходили гости, не было вечеринок, а все дни рождения и праздники превращались в кошмар, поэтому ждать от них было нечего. В доме не смеялись, отец не позволял нам развлекаться. Если нам было весело, он обязательно портил нам настроение. Он всегда был готов превратить наши жизни в ад. Собственно, именно в аду мы и жили.