Примечательно, что в тексте русско-византийского договора 971 г. Святослав назван «великим князем русским», как и его предшественники, Олег и Игорь, но какие-либо другие князья в нем уже не упоминаются. По мнению М.Б. Свердлова, такая ситуация свидетельствует о дальнейшей концентрации княжеской власти вследствие реформ княгини Ольги. В землях племенных княжений были организованы опорные пункты великокняжеской (центральной) власти (погосты и станы), регламентирован сбор дани, а племенные князья были либо устранены, либо стали великокняжескими служилыми людьми на уровне посадников (16, с. 224–225; 7, с. 73). Это, с точки зрения Н.Ф. Котляра, ознаменовало начало процесса превращения «надплеменного государства» в раннефеодальное (7, с. 69).
Соответственно, в дальнейшем, в условиях, когда все восточнославянские земли оказались под властью одного княжеского рода, необходимость в особом титуле для верховного правителя отпала: таковым являлся тот, кто считался старейшим в роде и сидел в Киеве. Княжеское достоинство стало признаваться только за Рюриковичами: князем нельзя было стать, им можно было только родиться в этой династии (1, с. 119). Однако, как отмечает М.Б. Свердлов, монополия на власть рода Рюриковичей явилась причиной возникновения особого феномена: принадлежность к этой княжеской династии становится основанием на право княжения, т.е. право управлять (владеть) той или иной территорией в рамках существующих государственных границ (16, с. 245).
Власть всего княжеского рода – «родовой (коллективный) сюзеренитет» – не был, разумеется, отличительной чертой одной лишь Руси в раннесредневековый период, так же как и деление страны на уделы между сыновьями-наследниками. Этот феномен, получивший в науке название corpus fratrum, известен во многих раннесредневековых государствах, в частности в Королевстве франков. Он предполагал непременное соучастие всех наличных братьев в управлении государством по смерти их отца, что выражалось в территориальных разделах между ними, создании королевств-уделов при сохранении государственного единства как потенции и идеальной нормы (см.: 11, с. 501–502). По мнению В.Я. Петрухина, уже из событий начальной русской истории становится очевидной цель деления на «уделы»: единственной возможностью удержать под единой властью разные племена и их центры было утверждение в этих центрах представителей одной династии – создание «генеалогической федерации» земель (по терминологии В.О. Ключевского). Однако, как подчеркивает исследователь, эта «родовая» власть по сути была антиродовой и антиплеменной, поскольку архаичным родоплеменным структурам навязывался иноплеменный правитель. Власть княжеского рода оказывалась, таким образом, государственной властью – властью, стоящей над подданными и не включенной в архаичные догосударственные структуры; экзогенность этой власти, подчеркнутую легендой о призвании варягов из-за моря, осознавали все русские правители, вплоть до Ивана Грозного (12, с. 131).