— Салам, Мустафа!
— Салам, Илья! Завтрак надо?
— Очень надо. И кофе тоже, только ты сам свари, другой теперь
пить не могу.
Я изобразил укоризненный взгляд, мол, как теперь, отведав твоей
амброзии, жить в мире растворимых сублиматов? Губы и усы-подкова
расплылись в улыбке национальной гордости. Его семья покинула
Турцию, когда Мустафа был ещё подростком, но доля кофе в крови
передалась от родителей, вместе с уникальным семейным рецептом.
Хозяин гостиницы варил «кахве» шедеврально, знал об этом, но, всё
равно, радовался похвале каждый раз, как ребёнок. Он что-то крикнул
в окошко, ведущее на кухню, а сам принялся колдовать над
миниатюрной горелкой и серебряной туркой — явно ручной работы и
очень старинной.
Дверь на кухню открылась, послышался цокот каблучков и по залу
поплыла дочь хозяина. Вместе с ней, в заплыве участвовал
умопомрачительный аромат моего завтрака. — Менемен — яичницы
по-турецки, с помидорами, сладкими перцами и специями. Ням. К
запаху еды добавился приторный флёр духов...
«Немного переборщила».
Изящные ручки поставили передо мной деревянный поднос со
шкварчащей на нём сковородой. Туго обтянутая блузкой девичья грудь,
как бы невзначай, коснулась моего плеча. Большие серо-зелёные глаза
украдкой "стрельнули" из под густых ресниц.
«Ох, дюрум-бюдюрум...».
С первого дня моего проживания в гостинице «Дурмак», я
подвергаюсь вот таким нехитрым инсинуациям, которые, однако, каждый
раз застают меня врасплох. Но сегодня, я подготовился.
— Тешекю́р эде́рим, кызым. Окулда́ ишла́ нэ́сыл? — улыбаясь, я
поблагодарил, годящуюся мне в дочери пигалицу и поинтересовался её
делами в школе.
Краем глаза наблюдавший за нами Мустафа, прыснул от смеха.
— Пф-ф-ф..., — растерявшись и не найдя лучшего ответа, дочь
турецкоподданного гордо, как ей казалось, вскинула голову, слишком
резко развернулась, отчего чуть не поехал каблук, и походкой
неумелой манекенщицы, отчаянно виляя бёдрами, продефилировала к
одному из столиков, где были разложены учебник и тетрадь.
А в моей голове играла нетленка Цоя про восьмиклассницу и играла
она, почему-то, из томика УК.
— Вой, вой, Лале́! — давясь смехом, бросил ей вдогонку отец. —
Поменьше амплитуда, пожалей мебель.
Ответом ему стал сердитый взгляд яростно сверкающих глаз,
которые тут же скрылись за раскрытой книгой. Продолжая улыбаться,
Мустафа поставил передо мной чашку. А я уже во всю уплетал яичницу,
макая в неё нашу национальную лепёшку, ещё горячую. На Лале́
старался не смотреть, ибо от любви до ненависти один шаг, а мне
здесь ещё жить и... есть.