— Все верно, — ответил Дуэндал. — Требуется единогласие.
Он посмотрел на Эфелиту, лишь слегка кивнул головой и она,
заерзав на кресле, выдавила:
— Знаешь, Хальвин, обстоятельства действительно эммм не простые.
Все-таки серьезное обвинение, но я думаю мы быстро разберемся с
этим. Просто ради проформы я, пожалуй, тоже соглашусь с Глендриком
и Дуэндалом. Не обижайся.
Вот так, одним кивком головы Дуэндал продал мою жизнь. Но это он
так думает, а я еще повоюю!
Взгляд Маленкорха метал молнии. Я бы не сказал, что он похож на
боящегося разоблачения. На того, кого унизили, оскорбили — да, но
только не на застывшего в страхе. Насколько я понимал, о сговоре
остальных троих, где платой служила моя голова, он не знал. Запомню
и попробую это использовать.
Дуэндал обратился ко мне:
— Гунар Веспар, скажи откуда ты узнал о том, что сообщил суду и
кто может подтвердить твои слова.
— Допросите Симальфа Пелерина, именно он сообщил мне, все, что я
сейчас рассказал.
По губам Маленкорха скользнула его мерзкая тонкая улыбка.
Дуэндал немного помолчал и произнес:
— Пелерин погиб сегодня, когда враги проломили тараном
ворота.
У них еще и таран был? Я не видел его, когда стоял на стене.
Черт, да не о том думаю. Пелерин погиб! Навряд ли он откровенно
признался бы, что сдал своего хозяина, но это был шанс. Пока бы его
допросили, потом бы принялись допрашивать его эльфов и рабов, а там
бы потянулась ниточка. И пока судьи бы занимались заговором
Маленкорха, у меня был бы шанс уцелеть. Но вот шанс этот растаял,
словно дым на ветру. Исчез, оставив меня даже без тени
доказательств моей правоты.
— Может закончим на этом комедию? — спокойно, даже немного с
ленцой спросил Маленкорх. — И вернемся к делу, ради которого
собрались.
Но Глендрик, почуяв редкую возможность пошатнуть власть
Маленкорха, спросил меня:
— Скажи, Гунальф Веспар, может быть ты говорил на эту тему с
кем-нибудь до битвы? Обсуждал, просил совета? Ну, вспомни.
Да вам я хотел об этом рассказать, мерзавцы! Тебе и этому
красноглазому! Но вот, незадача, вы продали меня, ради союза с
такой же, как и вы, мерзкой бабой! Вот только вслух я этого сказать
не мог. Для меня с этого судилища один выход — эшафот. И подобная
речь, только бы ускорила события. Думай, Игорь, думай! Безвыходных
ситуаций не бывает.
Олета! Я говорил об этом с Олетой. А жива ли она? За всем
происходящим я совсем забыл о ней. И стоит ли говорить о ней
поганым извергам? Но сейчас молчание — это похоронный набат,
звучащий по мне.