— Как ты схватил палку эту светячую, так твари и полегли, —
доложил Захар. — Все, разом! Повалились, будто чурки в
городках.
— Угу.
Значит, про трость я всё понял правильно. И твари мой приказ
тоже поняли. Сердца, или что там у них, остановились одновременно.
А в меня жахнуло разом… Сколько? Ох, м-мать! Сто семнадцать родий.
Неудивительно, что наземь хряпнулся.
— А сама трость куда делась?
Захар вздохнул.
— Утекла. Как ты упал, так из-под тебя выскользнула, и вон туда,
— он показал на провал в центре площадки. Из которого успел-таки
выбраться тупорылый терминатор.
Сам он, целый и невредимый, стоял в сторонке, по-прежнему
прижимая к себе Троекурова. Ну, логично, команду-то я не
отменял.
Синих искр, херачащих из трещин, больше не наблюдалось. Хотя
выглядели трещины серьёзно, разворотить площадку успело здорово.
Обломовские коммунальщики умаются засыпать.
— И сразу, как та палка светячая в провал скользнула, так и свет
этот жуткий погас, — закончил доклад Захар. — Мы к тебе бросились,
а ты лежишь, будто не живой! Три Восстановления сил в тебя влили.
Земляна уж и рыдать начала…
Земляна порозовела и фыркнула.
— Ничего я не рыдала! Надо больно.
— Спасибо, — кивнул я. — Сочтёмся.
Поднялся на ноги.
— Давай! — обрадовалась Тварь.
Она, естественно, находилась тут же. Не могла допустить, чтобы
такой кипиш обошёлся без неё.
— Что — давай?
— Считаться давай! Кто обещал после победы — в кабак?
Охотники поддержали предложение дружным «Ура!».
В кабак я торжественно ехал верхом на Твари. Рядом невозмутимо
топал терминатор, прижимающий к себе Троекурова.
Ну, а куда я его дену? Бросать-то жалко. Освобожусь немного — в
Оплот переправлю. Там оживим, поболтать попробуем. Вдруг чего
полезное скажет. А пока — не до этой падали, вот вообще. Ничего,
потаскает терминатор. Не развалится. Тем более, что его самого мне
тоже девать пока некуда.
За мной следовала толпа охотников. По мере нашего продвижения
смоленские улицы заполнялись людьми. А у кабака меня и мою
полусотню встретил Илья Ильич собственной персоной, с хлебом-солью
на вышитом полотенце в руках.
Спрашивать ни о чём не стал. Наш торжествующий вид говорил сам
за себя. Ну, и дохлый Троекуров, болтающийся в стальных руках
терминатора, тоже как бы немного намекал.
Обломов поклонился мне в пояс. Выпрямился и громыхнул хорошо
поставленным басом: