Работы сия парсуна была искусной. Глядя на нее, Левицкий все
крепче убеждался, что не иначе как продал свою душу художник
нечистому, ибо рисовать с такой особливой тщательностью простому
смертному не дано. И холст был непростой. На удивление гладкий,
приятный на ощупь.
Миниатюру эту Левицкому вручил тот страшный человек, который дал
ему и вторую инструкцию. Если бы не медальон, искать шведа в
огромной Польше было все равно что иголку в стоге сена. Кроме
паспорта на выдуманную фамилию Гагберх, у майора наверняка имелись
и другие документы.
Проклятущий Синклер метался из одного конца в другой, трое
русских офицеров, как ищейки, пытались встать на его след. Иной раз
казалось: вот-вот они настигнут злополучного шведа, ан не тут-то
было. Синклер исчезал, будто снег весной, просачивался ручейком
сквозь кордоны. Манил близким присутствием и пропадал. Был, да весь
вышел; растаял, как привидение на рассвете.
Левицкий отчаянно ругался, искал рукой походную фляжку с хлебным
вином и, обнаружив ее пустой, ярился пуще прежнего.
Однажды им повезло. Место безлюдное, одинокая карета, нет
свидетелей, вообще никого, кроме лже-Гагберха, его слуг да
случайного попутчика. Ни о чем не подозревавший Синклер
сопротивления не оказал, разве что фон Кутлеру понадобилось разок
приложить его рукояткой шпаги, чтобы швед перестал кочевряжиться и
показал тайник.
Левицкий, убедившись, что их не надули и бумаги те самые, за
которыми пришлось гоняться уйму времени, рубанул палашом, отделяя
голову незадачливого курьера от туловища. Брезгливо вытер лезвие и
вложил оружие в ножны. Конфиденты тем временем добивали слуг,
невзирая на их мольбы о пощаде. Свидетелей быть не должно.
Пострадал и попутчик – французишка, купец Кутурье. Его оставлять в
живых было всего опасней.
– Убить, – велел Левицкий.
Скоро с кучкой шведов и французом было покончено.
Жаль, ни реки, ни озера, а то бы веревку с камнем на шею – и
бултых на дно вместе с уликами. Не найдет никто, не разыщет.
Трупы спрятали в густых кустах, от чужих глаз подальше. Если и
наткнется кто по случаю, спишет на разбойников, благо тех на
дорогах разоренной войной и вспышкой чумы Речи Посполитой всегда
вдосталь.
– Теперь можно и в Петербург, за наградой, – довольно
улыбаясь в усы, произнес фон Кутлер.
Он уже видел себя майором, а то и полковником. Миних обещал
наградить по-царски, слово фельдмаршал всегда держал.