[1] Надо
сказать, что богатырским здоровьем Керенский не отличался, но при
этом протянул до 89 лет, пережив очень многих своих политических
соратников и врагов. Умер в США.
Глава
двенадцатая
В которой оказывается, что в
нашем деле главное – взять Зимний!
Петроград. Окрестности Зимнего
дворца.
23 февраля 1917 года
Это
не дворец, это склеп и жить здесь невозможно.
(Екатерина Великая)
Было совсем темно, когда господа
депутаты собрались, наконец, прошествовать в Зимний. Делегация
собралась более чем представительная, кроме руководителей Думы, и
официальных глав фракций, в неё вошли самые значимые фигуры сего
законодательного собрания. Время-то еще детское, но разбитые фонари
и темнота на улицах не создавали ощущения безопасности, тем паче
что в центре города было как-то шумновато. А шум создавали колонны
автомобилей, которые в сопровождении броневиков и небольших групп
кавалеристов целенаправленно куда-то двигались. Вскоре стало даже
ясно, куда. Но господам делегатам, возбужденным от непонятных
новостей и осознания собственной значимости на какой-то там шум,
казалось, наплевать и растереть! А зря! Наконец, погрузившись в
четыре представительского класса авто, делегация двинулась к
резиденции царской семьи. Так-то и пешком пройти можно было, но
невместно! И как в старые времена бояре даже в самую жаркую погоду
щеголяли в шубах до пят да высоких горлатных
шапках[1] так и эти пока не дождались
достойных их задниц авто – с места не сдвинулись! Но вот машины
фыркнули, завелись и неспешно покатились к Зимнему.
Вот только ждал их облом. Точнее не
так, даже не облом, а баррикада, точнее, заграждение, через которое
проехать авто было практически невозможно. По двум причинам:
первая, это нечто вроде ежа или рогатки - скрепленные между собой
жерди почти полностью перекрывали улицу, оставляя небольшой проход
только для пешца. Ни на лошади, ни тем более авто тут было не
проехать. А просто снести эту хлипкую преграду и покатить дальше
мешал второй фактор: броневик, недвусмысленно уставившийся рыльцами
пулеметов на улицу. Господа депутаты из машин вывалили и стали
заинтересованно рассматривать возникшее перед ними препятствие.
Рвать вперед шофэр на первом авто отказался наотрез, ибо не
самоубийца.
Надо сказать, что кроме рогаток и
бронеавтомобиля на улице находился и патруль: полтора десятка
пехотинцев при пулемете Максима, обустраивавших огневую точку да
десяток кавалеристов, которые несли службу спешившись, а коневод
отвел лошадей во двор соседнего дома. Непосредственно у баррикады
стоял высокий и крепко сложенный мужчина с черной густой бородой, в
черкеске, папахе и с саблей на боку пояс оного колоритного
персонажа украшал кинжал в когда-то дорогих, но теперь уже порядком
потертых ножнах кинжал. За плечом висел кавалерийский карабин, а
сам служивый смотрел на окружающий мир волком. Ахмет вообще-то
считался среди своих товарищей добряком, ибо никогда не мучил своих
врагов, а сразу же и без изысков лишал их жизни. Ему так и
говорили: «Ты слишком добрый, Ахмет, когда-то это тебя погубит!».
Но война продолжалась, наш храбрый черкес теперь резал не своих
кровников, этих-то набралось три аула, а кровников своего
государства. И на фронтах Мировой войны их нашлось очень даже
многовато (как для одного Ахмета). Но джигит обладал еще и упорным
характером и был уверен, что рано или поздно, но всех врагов
вырежет, а сам останется цел. Правда жизни показывала, что он был
излишне горяч – и косой шрам, уродующий лицо и делающий его
выражение еще более зверским был тому свидетелем. Тогда от смерти
молодого абрека отдаляло несколько сантиметров. Но повезло… Аллах
ли смилостивился, конь ли удачно дернул корпусом, кто поймёт? И вот
именно к этому человеку, дослужившемуся до десятника в самой Дикой
дивизии, и направилась возмущенная делегация народных или, точнее,
околонародных избранников.