И однажды, судьба, в виде случайной или прицельной харцызской стрелы, как обычно, решила все и за всех сразу. А два человека, неожиданно для себя самих, оказались не только под одной крышей, но и под одним одеялом. Связанные лишь посмертной волей мужа и брата, а также утешительной поговоркой: «стерпится-слюбится».
Несмотря на свои тридцать с небольшим лет Катаржина оставалась довольно привлекательной толстушкой добродушно-смешливого нрава, с постоянными искорками веселья в зеленых глазах, роскошными рыжеватого оттенка волосами, обожающей цветы и шумное застолье. Она затевала непрерывные празднования по любому мало-мальски приличному поводу. Засыпая при этом терем цветами и умудряясь довести до обморока поваров и всю кухонную прислугу. А в результате — из-за ее, плещущего через край веселья, количество скоморохов и иных балаганных артистов в Дуброве иногда превышало записанных в дружину воинов.
В то время, когда сам Владивой предпочитал коня, тишину и приволье. А если не было необходимость скакать куда-то сломя голову, молодой барон занимался клеймлением скота, заготовкой фуража, ловлей рыбы или проведением совершенно необходимых и бесконечных ремонтных работ. Не собственноручно, конечно, но под личным руководством. И любые звуки, издаваемые работничьим инструментом, были ему гораздо милее мелодий, извлекаемых из дудок, бубнов и прочих скрипок. Он искренне считал, что для хмельной потехи в году отведено четыре трехдневных праздника, когда можно и повеселиться всласть и о незавершенных делах не печалиться. И еще… В отличие от своего сухопарого брата, кряжистый Владивой терпеть не мог толстушек. С юности предпочитая поспевшей сдобе стройные и гибкие тела.
Поэтому, если днем баронесса и барон довольно удачно сочетались, совершенно не мешая друг другу заниматься любимым делом, то уже через несколько месяцев, после каждой ночи, проведенной в общей кровати, чувство отчужденности только обострилось. Превратившись через полгода в совершенно непреодолимое ущелье, разорвавшее их уютный мирок на две части с зазубренными и острыми краями. Словно оба супруга надели на свои сердца и души плотную тяжелую броню, защищавшую их от неизбежных ранений и иных человеческих слабостей. Как-то незаметно перестав радоваться хорошей погоде, пению птиц и, даже, любимому делу. Все вокруг сделалось серым и пресным, как сваренная без соли и совершенно остывшая каша, которой при необходимости можно набить живот, чтобы не умереть с голоду, но удовольствия от такой трапезы совершенно никакого.