‒ Уверен, что Магомаев?
‒ Мы ведь не теряли след. Кто же еще?
В горы идет.
‒ Можешь определить, как давно
проходил?
Аслан задержался у обломанной ветки,
потрогал пальцем белую сердцевину.
‒ Думаю, полчаса назад.
‒ Надо идти быстрее. В горах мы его
не сыщем.
‒ Думаю, в аул идет. Наверняка, там
задержится. Он недалеко.
‒ Аул, аул, ‒ раздраженно пробормотал
Ермолов, ‒ а в ауле том может целая армия ожидать.
‒ Не ссы, Ермолов, ‒ сказал
Островский строго.
Следы и впрямь привели к деревне.
Каменные сакли ступеньками поднимались по горному склону.
‒ Без моего приказа не стрелять, ‒
приказал Островский.
Сняли автоматы с предохранителей.
Островский вытер потную ладонь о штанину, сжал цевье.
Аул поразил беззвучием. Жители
попадались редко. При виде военных они прятались в дома. Только
Аслан вздымал руку в приветственном жесте и разевал рот, как
хлопала дверь и обращаться становилось не к кому.
‒ Чертовы псы, ‒ ругнулся
Ермолов.
‒ Они боятся нас, ‒ объяснил наивный
Голобоков, хлопнув пару раз пушистыми ресницами.
‒ Или что-то скрывают, ‒ зло возразил
Ермолов.
‒ Магомаев был здесь, ‒ промолвил
Аслан. ‒ Селяне знают что, вернее, кто нас сюда привел.
‒ Почему не хотят помочь? ‒
Островский нахмурился. ‒ Разве ты не говорил, что мирному населению
надоела война?
‒ Боятся мести. Мой сын отказался
воевать. За это его кожу пустили на ремни, ‒ ответил Аслан
спокойно.
Ермолов и Голобоков вздрогнули,
Островский свел брови еще сильнее.
Под ногами шуршал песок и камень.
Воздух дрожал от зноя. Пахло травами и пылью. Высоко в небе орел
пронзительно, зовуще перекликался с горным эхом.
Островский задрал голову и посмотрел
вдаль, на восток: туда, где ввысь поднимался хвойный лес. Где-то
там, у границы с Дагестаном, скрывались группировки Басаева и
Хаттаба. Магомаев скорее всего стремился к ним.
Островский услышал тонкий певучий
голос, звонкие удары.
‒ Не понял, ‒ удивился Ермолов.
На пороге сакли сидел по-турецки
долговязый мальчишка, молотил по бубну и пел на родном языке. От
интонации веяло благородством и мужеством, а также печалью. Среди
ручья незнакомых слов ухо уловило наиболее повторявшееся –
«берзлой»[1].
Островский почувствовал, как
напряглись его бойцы. Казалось, готовы пристрелить ребенка. На
всякий случай Островский напомнил:
‒ Не стрелять. Аслан, скажи парню,
чтобы замолчал.