Машку я забрал затемно. Мою девочку
совсем замучили, затравили химией. Как и мать, ребенок походил на
тень себя прежней. У меня чуть сердце не раскололось. Тем не менее
силы для выражения радости у Машутки остались. Она с криком
бросилась ко мне на шею, и я крепко обнял ее. Тот миг сравним с
моим возвращением из Чечни. Незабываем, дорог, до стыдного
эмоционален.
По дороге домой мы заехали в
универмаг. Я купил сладостей и крохотного плюшевого мишку. Хотелось
громадного, но висел еще кредит, взятый на лечение дочери.
С порога квартиры Машутка побежала к
матери. Люда сидела перед телевизором. Она даже не заметила, что я
приехал позже обычного. Когда Машка запрыгнула к ней на колени,
стала целовать, обнимать, Люда смотрела так, словно не узнавала
дочь: удивленно, с испугом. Потом вдруг заплакала и прижала Машутку
к груди.
Мне казалось, я наблюдаю какую-то
интимную сцену. То, чего видеть не должен. Неловко потоптался у
входа в зал и ушел в спальню.
Чувствовал себя погано. Точно сердце
тянули наружу. К горлу подкатил ком. Хотелось рыдать, но не мог.
Мужчины не плачут.
В глазах блеснуло, я задержал взгляд
на позолоченной иконе Богоматери. Она стояла на полке, высоко,
почти под потолком, в углу. Я уже давно перестал ее замечать. Как и
другие части интерьера, с которыми свыкся.
В отчаянии человек готов на все. Даже
уверовать. Он ищет помощи отовсюду. От Бога в первую очередь. Даже
закоренелого атеиста порой пробивает.
Вот и мне захотелось излить все
накопившееся. Ощутить то умиротворение, что ищут верующие в
обращении к Богу. Достучаться до небес. А кому еще может
выговориться мужчина?
Как зачарованный, я опустился на
колени, склонил голову к сцепленным вместе ладоням, закрыл глаза и
попытался донести мысли до того, в чьем существовании сильно
сомневался. И тем не менее молился я искренне. Впервые в жизни.
Несмотря на конец октября сегодня
перед рассветом шел дождь. Для кого-то такое утро означало
промозглую сырость и шлепанье по грязи. Мне же нравилось. Воздух
очищался, веселил, природа затихала, и мысли текли ровно,
неспешно.
Солнце только поднималось, зажигало
траву радужными звездочками. В груди тоже зацвело. Восход и закат
способны растопить, наверное, даже самую загрубевшую душу. По
крайней мере, я ничего красивее не видел. Особенно блистательны эти
действия на Кавказе. Среди безграничного буйства зелени и
неприступной мощи скал чувствуешь себя пылинкой, растворяешься в
дыхании чего-то первобытного, дочеловеческого.