…Она оказалась в океане цветущего льна.
Степь цвела.
И посреди этой цветущей степи Херк будто бы очнулась ото сна,
хоть это, несомненно, был сон — головой у Чайду на коленях.
— Я уже говорила тебе, — пробормотала она, поворачивая лицо,
чтоб увидеть его глаза, — что это ужасно неприлично, ходить во сны
к замужним женщинам?
Тонкие пальцы Чайду ласково огладили ее татуировку, открытую
солнцу.
Херк одета была как орчанка, шаровары, войлочная безрукавка.
Чайду был обнажен до пояса и немножко нелеп в своих широких
больничных штанах на завязках.
— Не зависит ли тяжесть моего преступления, — сказал Чайду,
лукаво сверкнув глазами, которые сейчас казались почти синими из-за
отраженного в них льна, — от того, чьей женой по счастливому
совпадению окажется та, к кому я заглянул в сновидение?
— Ты знал, что все кончится… — Херк замялась, —
татуировками?
— Я провел немалую часть детства в становище. Как и ты, я
полагаю. Разве это не было твоим намерением? В противном случае
вряд ли нас благословила бы Великая Мать.
— Ты плохо на меня влияешь, — сказала Херк, и подняла руку,
чтобы коснуться впалой щеки Чайду, — я перестаю думать, что именно
творю. В какой-то мере это была… случайность.
Чайду вздрогнул. Своей ладонью накрыл ее руку на своей щеке,
переплел пальцы.
Когда он заговорил, голос его был чуть ниже, чем обычно, но Херк
слишком мало его знала, чтобы быть уверенной точно, что это от
беспокойства, а не от коварной весенней степной простуды.
— Счастливая ли случайность?
— Да. — просто ответила Херк. — Ты сумасшедший
красавец-лапатель, который влез в мою семью и сны, очаровал
наследника и соблазнил меня. Но мне удивительным образом очень
льстит, что кто-то счел меня достойной стольких усилий.
Она поразмышляла немного и добавила:
— Наверное, это не очень здоровое поведение. За этим кроется
какая-нибудь травма или нечто в этом роде. Мой отец сказал бы, что
я с ума сошла. Но, знаешь… мне очень нравится быть сумасшедшей. Как
будто… я ненадолго отодвинула в сторону ту несчастную идеальную
леди, которой меня все хотели бы видеть, чтобы выглянуть из-за
занавеси собственной персоной. И раскланяться с публикой. Пусть… —
она вздохнула, — это и грозит мне помидорами и тухлыми яйцами.
Главное… — она скользнула пальцами к виску Чайду, настоящую рану
там, где сновидение милостиво являло гладкую кожу, — чтобы мой бунт
не ранил тебя больше.