— А ты обещаешь, что оно будет? — жалобно спросила Джавин,
почувствовав себя на мгновение очень маленькой и очень вымотанной
девочкой.
— Обещаю, — сказал Син.
Джавин ему не поверила.
Ей очень хотелось поверить, но она не смогла. Это значило
поверить и во все эти рассуждения про строительство вещей, и про
хлам, и вообще, в слишком многое.
Поверить в Сина.
У Джавин был слишком богатый жизненный опыт, чтобы верить
мужским обещаниям.
…А потом они действительно сходили.
И помост не рухнул.
А когда актер уронил на рассыпанную по помосту солому зажженную
свечу, внезапно оказалось, что Син позаботился о ведре с водой. И
помост снова выжил. Как выжил в предыдущие два дня, потому что Син
вовремя заметил гниль в досках и наорал на поставщиков, чтобы
доставили нормальные, и потому что Син проверил все болты, и вообще
присматривал за помостом, и тот вырос большим, крепким и даже не
кривым.
Джавин бы даже досмотрела представление, если бы Син не стоял
этак прямо, совсем как столб, и она не прислонилась к нему, и не
заснула крепко-крепко, и не проспала до самых фейерверков стоя, как
заезженная рабочая лошадь.
Ей снились устрицы, и живые помосты, и как она высовывается из
раковины-дивана и шевелит глазами на длинных усиках.
Кажется, ее кто-то нес по ночному городу, а ехидный голос
напарника все объяснял, что ключ под порогом, что, неужто еще не
знает, а он был уверен… и ему отвечали спокойно, что еще один такой
намек, и ему все-таки оторвут язык, не посмотрят, что…
Проснулась она среди ночи, совсем одна на узком диване, укрытая
пестрой мантией.
Она зарылась поглубже в запах ромашки и подумала, что иногда
мужчины, которые не пользуются доверием — это все-таки почти
подло.
Мог бы и рядом прилечь.
Бесплотные руки скользнули по плечам неожиданно теплым объятием,
обвели полукружья груди, мягко спустились к животу, ниже, чертя
дорожки щекотливыми касаниями тонких пальцев. Бедра сжались в
предвкушении истомы — и ее сиятельство графиня Херк резко открыла
глаза, усилием воли вырываясь из сладкого наваждения.
Отбросила в сторону взмокшее одеяло, одернула задравшуюся ночную
сорочку.
Все неловко было спросить у прислуги: она по ночам как,
стонет?
Сны изводили ее вторую неделю.
Она уже и охоты устраивала, и упахивалась до изнеможения на
уроках танцев, ничего не помогало.