Чайду отвернулся к роялю, рассеянно пробежался пальцами по
клавишам.
«О, наивная девушка Има», — развязно пел рояль под его руками, —
«твоя герцогиня вовсе не так невинна, как тебе хочется верить;
вчера она напилась вина и одним поцелуем вновь похитила у феи душу,
наивная девушка Има; а твою душу она похитила одним «спасибо»».
— И музыка твоя мерзкая, — поморщилась Има, — и вообще, пойду я
— пора компресс готовить. Споил ее, гадкая ты водоросль!.. А ей
теперь плохо!..
Чайду даже головы к ней не повернул, пока она уходила. Только
грустно дернул уголком рта.
Споил…
Нет.
Она сама.
Она сама сбежала, и не нужна ей вовсе была его помощь, он
напрасно укрывал ее пологом, она кралась тихо и мимо охраны
проскользнула и вовсе незаметно. Она сама вливала в себя вино,
коктейли, а потом бесконечные ряды шотов. Алкоголь неплохо помогает
людям заполнить сосущую пустоту в сердце, сквозную рану от чужого
предательства. Правда, совсем ненадолго, и потом люди чувствуют
себя еще хуже.
Но они готовы платить эту цену за мгновение облегчения.
Его сестрица использует для этого медвяную росу и души
влюбленных в нее юнош, а также зацепившиеся за камыши, запутавшиеся
в метелках рогоза клочки чужого счастья, ради которых она и
приманивает на свое озеро влюбленных.
Но сколько бы сестрица так ни делала, она все равно остается
несчастна, потому что нельзя несчастье внутреннее залечить, просто
заткнув дыру чем попало снаружи.
Вчера, уютно свернувшись у него на руках, герцогиня почти
заснула, пока у самой гостиницы не вскинула вдруг голову, не
подняла руку и не притянула его к себе за подбородок.
Поцелуй этот был стремительный, жгучий, как укус, и все
кончилось прежде, чем Чайду успел распробовать ее сухие губы.
Герцогиня, может, и не вспомнит его, решит, что это обрывок сна;
как сестрица не помнит старика, который все ходит на берег озера и
ждет, и ждет обещанного легкомысленной феей свидания.
Возможно, привычка питаться душами влюбленных юнош, чтобы
заткнуть дыру в сердце, это не свойство фей, а свойство женщин.
Чайду не знал.
Но вставать в один ряд с пузатой винной бутылкой он не мог. Не
хотел. Он хрупче стекла, он разобьется от такого обращения,
разобьется и станет по-настоящему мерзким, каким только может стать
фея.
Он слишком много усилий приложил к тому, чтобы научиться быть
человеком.