Алексей Иванович перед рекрутчиной
(призывом в армию в XIX веке) решил пустить меня в пахоту. Кому как
не такому бугаю пахать?
Если бы не знал, удивился бы. Разгар
лета, сенокос еще, какая пахота! А вот оказывается пора! Надо
пахать, а потом сеять озимую рожь – раннюю культуру (или, наоборот,
очень позднюю).
Зато приехали на пахоту втроем – я,
Катя и Сивый – здоровенный, но очень спокойный мерин. Так что
оставшиеся рыбники и небольшой кувшин простокваши был очень даже
там кстати.
Пока я, сняв рубаху, пахал, Катя
позавтракала, начала собирать цветы. Робко попыталась привлечь меня
к еде, но я отказался. Не потому, что пищи мало, работать надо.
Благо, это не плуг, соха. Напрягаешься так, словно на тебе пашут.
Ну а фактически пахали мы с Сивым вместе.
Да, это в ХХ веке первым делом
самолеты, в XIX веке и примитивной сохи хватит. А это такое
пахотное орудие из дерева, кожи и совсем маленького куска железа.
Приходится и пахать, и в неменьшей степени оберегать данное
орудие.
Как у бедного моего предшественника
Егора Мелехина сил хватило? Я то ведь что, незваный гость на чужом
празднике, взял чужое тело уже готовое. Или, опять же, силой
затащенный долбодятлом Егором.
И ведь мне прилично досталось. И не
только в плане сил. Попаданец XXI века хоть и интеллигент в первом
поколении, а уже пахать на лошади, понятное дело, не умеет. А тем
более, на сохе. Я ее только сегодня увидел, а не то что б
работать.
Ладно, догадался, тело-то
«командированное» ко мне умеет! Попытался пахать при помощи тела,
без головы. Ничего, криво-косо, с огрехами, но получилось. Правда,
ох, как тяжко мне пришлось! Пусть пахать пришлось лишь небольшую,
уже паханную ранее поляну, то есть не тяжелая новина с тяжелым
дерном и оставшимися корнями, а работал все одно до вечера.
Точнее, почти до вечера. Вообще,
крестьянский труд XIX века очень тяжел, особенно пахота. Корячишься
там не от сих до сих, а пока выработаешь площадь. Не успеваешь
трудиться днем, вкалываешь ночью.
Вот мать передала с отцом рыбники с
простоквашей. Не Кате – помещичьей дочке, – как можно подумать, а
сыну любимому, что б не загнулся ненароком. В лучшем случае, если
уж коняга чрезмерно устанет, аж совсем будет загибаться. Конь, тот
же мерин Сивым, драгоценность для крестьянского хозяйства огромная,
смерть его трагедия ужасная. Так что коня, в отличие от человека,
хоть немного, да берегут.