А потом, где-то через месяц, на его стене появилось невыдуманное:
«Но была ли это любовь? Ощущение, что он хочет умереть возле нее, было явно преувеличенным: он тогда виделся с ней лишь второй раз в жизни! Уж не истерия ли это человека, осознавшего свою неспособность к любви и потому разыгравшего перед самим собой это чувство? К тому же его подсознание оказалось столь малодушным, что избрало для своей комедии всего-навсего жалкую официантку из захолустного городка, не имевшую почти никакого шанса войти в его жизнь! Теперь он стоял у окна и воскрешал в памяти ту минуту. Что это могло быть еще, как не любовь, которая вот так пришла к нему заявить о себе?»
Вилма оставила отметку эмпатии: «Да, это она».
Тогда ли они стали переписываться? Тогда ли удивили друг друга, что обоим близок Милан Кундера? И та запись на стене была цитатой из Кундеры.
«Ты что читаешь?» – «Невыносимую легкость бытия». – «Любимое». – «Но тот мир нельзя проецировать на наш. Ни в коем случае, слышите?» – «А я осмеливаюсь, Дагмар». —«Если только ради полета фантазии и гармонии в душе». – «Вот именно, Дагмар». – «А что делать, если я живу в другую эпоху?» – «Значит, экстраполировать! Может, этот роман поможет видеть в людях хорошее, Дагмар?» – «Далось вам это хорошее… Во мне полно черноты…»
Конечно, он сгущал краски. Такой молодой, высокий. Светлые волосы, тонкие черты лица. Кто он, этот европейский мальчик, приезжий? Ах, изРиги…
А может, гораздо позже, когда он надолго пропал из сети и не появлялся в «Ноктюрне». Этот культурный центр хоть и большой, но все ходят через холл, там не пройти незаметно.
Вилма мерзла так, что ее не спасали шубы и шарфы. Она писала длинную статью мемуарного характера. Подолу сидела ночью, пересматривала старые записи. Лампа освещала ее, согревая, с одной стороны, а с другой – по-прежнему дуло от окна. Она очень уставала, и сны ей снились длинные, запутанные, и во сне не отдыхала она. Под главами почернело, складки у губ стали резе. Годы давали о себе знать, седина проступала в русых волосах.
Она описала свой сон и поставила на стену в Фейсбуке маленький фрагмент. Ну, там, где во сне приходила мать. Чувство горечи запоздалое… Назавтра глянула – под ее ссылкой появилась его ссылка. Как быстро-то! Значит, заглядывает тоже.
Общим был не сюжет, а странное ощущение вины. Вилма писала машинально, занятая мыслями о незаконченной работе. Дышала на зябнущие пальцы. А Дагмар тоже писал машинально, занятый мыслями – не о работе, может, о Некармен. Они, как зыбкие ночные огни, мелькали на периферии друг друга.