Вдруг, возле самого виадука, когда он собирался войти в него, оттуда, словно из-под земли, вынырнуло и замерло перед его глазами лицо, знакомое до невозможности и такое невозможное здесь, в Москве. Да и вся женская фигура в темно-синем пальто с пушистым белым воротником и в белой вязаной шапочке показалась ему наваждением: так невероятно было её появление в этот час в городе, далеком от мест, где, по его, Вадима Сергеевича, понятиям, она должна была быть сейчас.
Какое-то время, растерявшись и не веря своим глазам, они стояли молча, по-видимому, соображая, что же это такое: показалось им, приснилось ли или на самом деле они видят друг друга, что было просто невозможным?
Первым пришел в себя Горин.
– Здравствуй, Ежик! – удивленно и радостно произнес он, разглядывая такое знакомое, до мельчайшей черточки, до неуловимого изгиба женское лицо. – Ты как здесь очутилась? В такое время и одна?
– Здравствуй, Горин! – совсем неуверенно, а, вернее, растерянно ответила она, и не радость светилась в её распахнутых глазах, а неуловимая тревога. – Я не надеялась… – Молодая женщина хотела еще что-то сказать, но промолчала, решив отдать первенство в выяснении сложившейся ситуации мужчине, который был ей дороже самой жизни.
– Ты, Наталья, в Москве… Куда же путь держишь?
– Домой… В свою гостиницу. Я здесь в командировке.
В одно мгновение, словно сговорились, они устремили друг на друга глаза – и они столкнулись в незримом поединке: серо-зеленые и преданные, казалось, до последнего вздоха, до самого гроба женские глаза и в чем-то виноватые, потемневшие карие глаза Горина.
Сверкая и кружась, тихо падали снежинки. Иногда усиливался порыв холодного ветра, и они, закручиваясь в спираль, хороводили, освежая лица, перед глазами. Мимо проходили люди, задевая две неподвижно стоящие, словно кем-то завороженные фигуры, мешающие направленному движению и ломающие его траекторию.
Еще более втянув голову в плечи, Горин не смог так быстро сообразить, как же так получилось, что в огромной многомиллионной Москве, где и свои-то теряются, на маленьком пятачке, утоптанном ногами тысяч и тысяч людей, они столкнулись нос в нос, глаза в глаза. Можно ли в это поверить? Не воображение ли это после долгой изнурительной и такой нервной работы? А он ведь несколько дней назад думал о ней долго и тревожно, перебирая в памяти мельчайшие подробности их последних встреч перед его отъездом в Москву.