Дважды рябовские хлопцы предупреждали Федора, чтобы он поскорее уносил ноги и царствовал над своими, масловскими, красавицами, но не трусил влюбленный юноша, думая о своей Настеньке.
А в другой летний вечер, когда он, впервые поцелованный Настенькой, возвращался домой, не чуя под ногами земли, и думал лишь о завтрашней встрече с любимой, перед самой Масловкой увидел группу ребят. Их лица до самых глаз были завязаны черными платками. Без единого слова они схватили Федора, потащили к одинокому тополю, что рос возле самого мосточка, и начали его раздевать. Сопротивляясь, Федор кричал, махая длинными руками, брыкался ногами, петушился, обзывая хулиганов самыми крутыми словами, а затем, увидев нижнюю часть своего тела обнаженным, вышел из себя:
– Ах вы сопляки! Бандиты! Сосунки овечьи! Кто вам позволил? Если не уберетесь, завтра же заявлю на вас, холеры, и разоблачу ваши, таво-сяво, козни. Вы рябовские недоумки. Я узнал вас. И вы будете наказаны.
Но парни молча делали свое гнусное дело. Через минуту он уже был привязан к тополю. Возле него появилось ведро. К своему ужасу Федор увидел в нем толстую палку и догадался: в ведре деготь и его сейчас начнут мазать черной жижей – так в деревнях наказывали строптивых.
Дергаясь и скрипя зубами, Федор бился в руках крепких рябовских хлопцев: они рисовали на его нижней части тела черные клетки. Кто-то из напавших разорвал рубашку на Феде, сдернул с плеч – и палка с привязанной на конце тряпицей уже гуляла по впалой Фединой груди. Он рычал, стыдясь своей наготы и того, что над ним проделывали, изо всех сил рвался из позорного плена, но крепки были веревки, удерживающие его возле дерева.
– Подлецы! Вас много, а я один. Развяжите – и я покажу вам свою, таво-сяво, силу. Хулиганы! Отродье рябовское!
Парни вокруг хихикали.
Не видя выхода и надеясь на снисхождение, Федор стал просить их не совершать глупостей, не срамить его, но обидчики доделывали свою черную работу.
Федя взвыл от злости, рванулся туда-сюда и обмяк.
Прихватив с собой ведро и его одежду, хлопцы отступили.
Около часа стоял под ярко вылупленной луной Федор Сивуха, обдумывая свое плачевное положение. Что делать? Как освободиться? Кричать? Но кто его услышит на пустынной дороге в глупую ночь? Звать на помощь? Кого, если вокруг ни души?