Так вот, наш отец Жозеф совсем другой,
он не будет вам вешать лапшу на уши и дурить библейскими
побасенками про конец света и прочие ужасы, он как на кафедру в
церкви заберется, как толкнет речь о любви к ближнему своему, так
заслушаешься. И все по делу, между прочим! Как сейчас помню, года
три назад мистер Опоссум училку младших классов Барбару Айкью с
геодезистом приезжим на сеновале застукал. Во скандал был! Где это
видано, чтобы грымская девица с приезжим якшалась! Женсовет наш
деревенский тут же собрался, решил общественное порицание ей
вынести и бойкот объявить, а отец Жозеф как поднимет Библию над
головой да как рявкнет сурово: «Пусть первым бросит в нее камень
тот, кто сам безгрешен!» Так и сказал: «Пусть первым бросит
камень!» Клево, да? Еще бы! Посмотрел бы я на того, кто стал бы
швыряться в нашу Барбару Айкью камнями. Да половина мужиков деревни
на нее, варежки разинув, смотрят, когда она после уроков со школы
домой чешет. Эт-т-та, скажу я вам, зрелище: ножки стройные из-под
платьица короткого по последней моде, попка упругая, грудь в вырезе
платья, как два мяча гандбольных перекатываются. И к нам, лодырям
лоботрясам, она завсегда по-людски, не то, что некоторые. Не,
честно, Барбара — хорошая училка, на нас, мальчишек, не орет
никогда, «неудов» не ставит, к директору за шиворот не таскает.
Напишет на доске задание нетрудное, подойдет к окну в классе, в
сторону реки смотрит. Наверное, о принце на белом коне мечтает.
Чтобы и блондин, и при шпаге — все, как полагается. Только не
видать ей принца, да и вообще сидеть ей в старых девах в нашей
глухомани. А жаль. Разве ж она виновата, что очкастая, бедная и
бесприданница к тому же, вот и никто к ней не сватается. Она по
этому поводу и к отцу Жозефу на исповедь ходила жаловаться. Я сам
разок в церкви подслушал, когда двойку в четверти замаливал. В
общем, жалуется она, глаза платочком трет, а отец Жозеф ей, мол:
«Терпи, дочь моя Барбара, Бог терпел, и нам велел. Верь в промысел
Божий». А она ему: «Промысел, это, конечно, хорошо, токма, святой
отец, спать одной в моих годах цветущих ну прямо сил никаких нет».
А он ей: «Смирись и…» Нет, не фига не помню, что ей отец святой
ответил. Всегда у меня так, начало помню, а вот конец… Отсюда и
двойки в дневнике. А мать: «Это все книжки твои про пиратов твоих
проклятых, видит Бог, выброшу я их на помойку!» А я в
ответ…