Придется придумывать новый способ заработка. Не девочки и не
шантаж. Он уже понял — не его это. Хватит. Чтоб еще раз в такие
приключения… Куда-то из дома… Да ни ногой.
Как же хорошо дома!
Грохот. Панический визг здесь и вылетевшая дверь там.
Вламываются два гибрида гамадрила с гиппопотамом и берут его под
белы рученьки:
— Вращ?
Когда тело трясется — голова кивает.
— Бери все, чем грозился одной прелестной девушке, и побыстрей.
Ждать не любим, забывчивости не простим. Поедешь с нами.
«Ох, Эсмеральда… А думал — удача».
— К-куда? — Он суетливо собирает снимки и документы, понимая,
что эти шутить не будут.
Они смеются:
— Далеко. В один прекрасный маленький город, где серьезные люди
хотят задать тебе пару вопросов.
Мышцы обмякают и превращаются в безвольные тряпочки. Словно в
надутый воздушный шарик — нагретым паяльником.
68
Рай близок. Перед глазами. Но эти двери закрыты для него.
Пристроиться к створкам и протискиваться, протискиваться, немея
от причащения к божественному…
Ох, как трудно перебороть. Рано. Подождать всего день…
— Стоп! Чего еще? Только не говори, что финансирование
закрыли.
— Стрельников не приедет. Занят в другом месте.
— Насколько занят? Обещал! У нас контракт!
— Там платят больше. Намного.
— Капец. То Выжигалов, то Стрельников…
Взгляд падает на временно взятого уборщика.
— Эй! Хочешь заработать?
Счастливое лицо малооплачиваемого мигранта каждой мышцей
кричит, что, несомненно, да!
— Сценарист! Переписывай роль Стрельникова под лицо
кавказской национальности. Так даже колоритней получится.
Сценарист с сомнением глядит на подбоченившегося
таджика:
— Какой из нашего Амирджона кавказец?
— Замечательный! И нос нужный. — Режиссер поворачивается к
Амирджону: — Скажи: «Иды суда».
— Иды суда.
— Класс! Чего остальные встали? Работаем, не отвлекаемся.
Все проблемы решены.
— А национальный вопрос? Нас со свету сживут, клип с ротации
снимут.
— Какой такой национальный вопрос? Где? Потому что роль
Стрельникова у нас отрицательная?
Взгляды разбегаются. Сценарист тоже отводит глаза:
— А в Штатах давно кино без хорошего черного или желтого
невозможно. А если с плохим — себе дороже. Даже автобиографичное и
историческое. Полный маразм, но в этом плане мы им в зад дышим. Уже
почти воткнулись. Лучше перестраховаться.
Режиссер негодует:
— Перестраховаться?! Значит, если сделать роль стопроцентно
положительной — с точки зрения политкорректности все станет
нормально?