Посреди комнаты, спиной ко мне, вел бой с тенью, тщедушного вида, едва ли толще швабры, боксер, в дорогих олимпийских перчатках, – скорее всего, подросток. Он был облачен в линялый халат, пунцового шелка, с капюшоном, закрывавшим голову, с вышитой серебром эмблемой спортивного общества «Трудовые резервы» на нем – наложенными друг на друга буквами ТР внутри зубчатого колеса. Халат этот был явно не по размеру для его обладателя, он висел на нем мешком и был настолько длинен, что из-под него едва были видны одни только вьетнамские кеды спортсмена. Однако это не мешало боксеру делать вполне профессиональные степы и молотить перчатками воображаемого противника резкими, свистящими ударами, которые свидетельствовали о его высочайшем классе и, значит, и о том, что это вовсе не подросток, а какой-нибудь легковес из категории «муха» или «петух».
Тем временем, боксер повернулся ко мне и замер, опустив руки. На фоне окна, из которого брезжила заря, он казался багровой тенью. Этот фактор, а также глубоко надвинутый на голову капюшон, не позволяли мне разглядеть его лицо. Я только чувствовал его пристальный взгляд, словно бы сверлящий мою переносицу, от которого исходила неведомая опасность.
Я еще крепче сжал рукоятку ножа, хотя понимал, что этот мухач, как боксер, несмотря на свое мастерство, для меня не слишком опасен. От неожиданности представшего явления, я не знал, что сказать и ждал первого слова от странного боксера. Но и он молчал, все так же сверля меня невидимым взглядом. Так мы простояли молча несколько секунд, как, вдруг, резким движением боксер сбросил с себя халат, и передо мной предстала… та самая старуха!
Она была полностью обнажена, если не считать желтой запятой слухового аппарата в правом ухе и перчаток, выглядевших нелепо прикрученными гирями на ее тонких, жилистых руках. Седые волосы старухи были гладко и плотно стянуты сзади в хвостик, делая ее голову похожей на змеиную. Тело ее, нездоровой синюшности, было чрезвычайно худым, казалось даже – изможденным, почти лишенным грудей, с выступающими костями ключиц и бедер. Ноги у основания таза отстояли далеко друг от друга и образовывали меж собой приличную промежность, лобок над которой порос редкими, черными, почти прямыми волосьями.
На какое-то мгновение меня хватил столбняк – даже нож выпал из моих рук, глухо воткнувшись в паркетный пол. Но меня ошеломил не только ею явленный образ, но и то, как в этом тщедушном тельце мог сохраняться столь мощный запас энергии и силы, только что тут явленных мне.