— Ваша комната, — обозначил Счетовод. — Завтра утром жду перечень ваших предпочтений в еде.
Я кивнула и, прежде чем опомнилась, мужчина уже вышел из спальни. Я даже не успела спросить, как его зовут и как лучше мне стоит к нему обращаться.
Ватная тишина спальни неприятно сдавила мои барабанные перепонки. Несколько секунд я неподвижно стояла в двух шагах от двери, а затем словно вспомнив, что всё еще умею двигаться, подошла к кровати.
Я чувствовала себя изнеможенной. Этот день отнял у меня все внутренние силы, с которыми я так долго утром собиралась, чтобы отправиться на аудиенцию к Златопольскому. Всё, на что меня хватило — снять влажные джинсы и взобраться под тяжелое тёплое одеяло.
Стоило бы для начала помыться, но я физически не смогла бы добраться до ванной комнаты. Свернувшись калачиком, я спрятала голову под одеялом и крепко-крепко зажмурилась. Казалось, что серебристые точки только вспыхнули, но, когда я открыла глаза, за окном уже было светло.
Ленивое зимнее солнце заглянуло ко мне в комнату, украсив холодную металлическую белизну стен своим тусклым золотом. Я медленно перевернулась на спину, пытаясь сквозь всё еще ватную тишину, прислушаться к самой себе.
Внутри меня зияла черная пустота. Я была уверена, что наутро все мои раны обнажаться и горькая скорбь опутает сознание своей липкой, крепкой паутиной. Но нет. Резиденция будто бы вобрала в себя все мои эмоции. Но меня это ничуть не испугало. Пусть так. Пусть лучше будет пустота, чем огромная уродливая яма, доверху наполненная моей болью.
Зажмурившись, я с усилием отогнала от себя отголоски воспоминаний, в которых отчаянно рыдала, сидя в машине у крёстной. Теперь я не могла себе позволить вернуться к тому состоянию. И на это имелось массу веских причин.
Во-первых, я должна сохранять здравый рассудок, чтобы отчётливо понимать, как и куда отныне буду двигаться. К тому же это убережет меня от дополнительных проблем.
Во-вторых, Златопольскому не нужны ни мои слёзы, ни сопли, ни слюни. Он сам об этом вчера прямо сказал. Подвергать его слова сомнениям мне не хотелось.
В-третьих, безутешность ничего не принесет, кроме проблем со здоровьем.
Если травмирующий опыт, связанный с потерей матери, мой мозг сумел смягчить, завуалировать и спрятать далеко в подсознание, то теперь я не была уверена, что такой трюк со мной снова сработает. В конце концов, мне уже давно не двенадцать лет.