Его светлость документ изучил.
Тщательно. И вернул. Равнодушно.
– Не спорю, с точки зрения стилистики
изложено верно, – уронил он. В груди у Марты так и ёкнуло: неужели
отпустит обоих? Однако герцог продолжил совсем не так, как,
очевидно, ожидал кружевной посол неведомой Марте Империи. – Не
понимаю ваших претензий, сэр Гордон. В этом документе чёрным по
белому сказано о даровании бриттского подданства некоей Анне де
Бирс де Фуа д'Эстре… это моей супруге, что ли? И что, подданство
предоставлено по её личному прошению? Скажите, а заверено данное
прошение оттиском личной печати д'Эстре, означающим безусловное
согласие её законного супруга на сию акцию, как и полагается перед
лицом закона? Я вижу здесь только один документ, и на нём – печать
посольства, но не моя… дорогой друг. Предъявите мне моё собственное
согласие!
Посол как-то разом сдулся и впервые
со времени своего появления покосился на Анну. Та была явно
растеряна.
– Печати нет, – вкрадчиво сказал
герцог. – И знаете, почему? Потому что её и быть не могло у
самозванки, которую вы приняли за мою супругу. Дорогой друг, вас,
похоже, здорово надули, пытаясь подобраться поближе к вашему
драгоценному телу, или, что ещё более вероятно – к вашим секретам.
Вернётесь в посольство – проверьте, все ли бумаги на месте. И
фамильные безделушки, кстати… Мои, – он произнёс это слово с
нажимом, – на месте. И знаете, почему?
– Почему? – машинально переспросил
сэр Гордон. – Однако, ваша св…
– Потому что моя печать, моё
обручальное кольцо с этой печатью, моя жена с этим кольцом на руке
– тоже на месте. При мне. Хотите убедиться?
– Докажите! – с неожиданным
злорадством выпалил посол, как-то разом и вдруг растерявший
величавость и замашки доброго снисходительного дядюшки. – Ваши
доказательства п'готив моих, а? Что? И я пове'гю и сниму все
п'гетензии!
– Ловлю вас на слове, д'гуг мой.
Герцог насмешливо сверкнул глазами. И
сделал то, что никто в мире от него не ожидал.
Повернулся прямо к Марте, будто глаза
у него были на затылке и он знал, что всё это время она послушно
держится рядышком, как тогда, пока он спал. Учтиво протянул руку.
Ей, именно ей, больше никого рядом в тени балкончика не было!
И замер, поджидая. Её
поджидая.
Марта заглянула в тёмно-вишнёвые
глаза, в которых затаилось напряжение, на тонкую жилку, бьющуюся на
виске – и пропала. Ноги сами шагнули навстречу его светлости
Жильберту Анри Рене де Бриссаку де Фуа д'Эстре. Не могла она его
подвести. Не могла. Так и вышла – из тени на яркое утреннее солнце,
на всеобщее обозрение, под прицел нескольких десятков глаз. И
совсем случайно – такого нарочно не подгадаешь – налетевший порыв
ветра сорвал с её головы капюшон и заиграл растрёпанными косами,
вспыхнувшими в рассветных лучах чистым золотом. Гораздо чище, чем у
той, что уставилась на неё во все глаза и, кажется, всей своей
гнусной сущностью завопила: «Да как она смеет?»