Ужас охватывал наши сердца,
заставляя думать о том, что каждое мгновение может стать последним.
Но в глубине души, где ещё теплилось желание сопротивляться, зрел
план: не отступать, перейти в атаку, сражаться с мощью, что
казалась непреодолимой!
И мы делали. Бились,
сражались, рвали, душили, не жалея себя! И это полчище запиналось,
останавливалось, пасовало, рассыпалось на десятки, сотни осколков!
Даже умирая, мы продолжали сражаться. Мертвые товарищи своими
телами мешали врагу беспрепятственно идти в наступление. Потому,
что за нами дом. За нами женщины и дети, за нами старики. Потому,
что если мы падем — не станет и их. Не станет того, что нам так
дорого. И другого у нас нет и никогда не будет если мы пропустим
врага. За нами наша Родина. И мы выстояли!
— А эти… Луне дело пришить
просят…
Илья в сердцах сплюнул. Что с
этими людьми? Почему они так себя ведут? Неужели война сделала их
такими?.. Нет! Последние несколько лет, несколько проклятых лет
войны только закалили, сплотили и сделали наш народ ближе и лучше.
Крепче! А эти, вероятно, были всегда. И хрен с ними, с теми, кто
пишет всякую чушь. Про снег и луну. Речь о таких подлых доносчиках!
Ведь они, скорее всего, дружат семьями, общаются или работают
вместе. Просто сейчас появилась возможность проявить свою истинную
сущность. Подлую, гадкую. И что с того, что кто-то выматерился на
начальника?! Да мало ли… Илья и сам много раз позволял себе резкие
высказывания в адрес недалеких фронтовых командиров. А эти — нет.
Они будто трусоватый враг, который затаился, чтобы ударить из-под
тишка!
Он потер старый глубокий шрам,
тянувшийся от виска, проходящий через всю правую щеку и спадающий к
его шее. Шрам всегда воспалялся, когда Илья нервничал.
В его памяти вновь всплыла
сцена, оставившая этот след: Берлин, тёмный переулок, резкий
поворот судьбы и холодный стальной блеск ножа юнца из
гитлерюгенда.
Он знал, что это воспоминание
— лишь одно из многих жутких историй, пронзающих его сознание, но
именно оно, с его холодной остротой, преследовало его чаще
всего.
В тот день в Берлине он
осознал, что правда войны не знает возраста, и что в её жадных
объятьях все равны. «Это всего лишь ребенок», — сказал он тогда
себе. И летом того года, мало кто из них понимал, что юность может
быть тоже переполнена ненавистью, и что поступок, возникший из
жалости, мог стать для него фатальным. В тот миг Илья, отнявший
жизнь у юного зверя, полностью осознал, какой ценой могла
обернуться его жалость к мальчишке, просящему на улице
помощи.