Не зная, что и думать по этому
поводу, Илья вернулся к делам более насущным.
Он пошире открыл форточку,
чтобы хоть немного проветрить помещение от гадкой вони аммиаком, и
осмотрел кухню. Практически весь пол у окна был покрыт тонким слоем
зеленых водорослей. Особенно толстые побеги шли от раскрытого
холодильника и до темных бугорков, что были в углу стены под окном.
Выпуклости под ковром из водорослей были слишком малы, чтобы сразу
броситься в глаза, и уж очень сильно заросли этими самыми
водорослями, поэтому Илья не сразу их заметил.
Илья осторожно поддел один из
бугорков. Это были кости — несомненно, человеческие. Он разворошил
еще один холмик, и увиденное повергло его в шок. Под толстым слоем
водорослей лежал череп. Маленький, хрупкий, детский. Вокруг него,
словно драгоценное обрамление, сохранились локоны светлых
волос.
Илья замер, ощущая, как
холодный пот стекает по его спине. Руки дрожали, но он не мог
остановиться. Осторожно раздвинув водоросли, он обнаружил еще кости
— ребра, фаланги пальцев, фрагменты позвоночника. Все они
принадлежали ребенку. Сердце Ильи сжалось от ужаса.
Внезапно среди костей что-то
блеснуло. Это был маленький самодельный браслет из узкой полосы
медной пластины с немного топорно выполненной чеканкой на его
лицевой стороне. Илья поднял его и протер пальцем от грязи. На
поверхности проступили едва различимые буквы: «Анна». Это было имя.
Имя ребенка.
Илья не выдержал. Ему
захотелось здесь всё сжечь к чертовой матери! Его пальцы сжались в
кулаки, ногти впивались в ладони, но боль лишь подстегивала ярость.
Он оглядел комнату — эти стены, этот беспорядок, эту жизнь, которую
больше не вернуть. Каждая деталь, каждый предмет казались теперь
врагами, насмехающимися над его бессилием.
Он шагнул к столу, схватил
первую попавшуюся бумагу, смял ее и швырнул в угол. Потом другую. И
еще. Но этого было мало! Он сдёрнул занавеску с окна. Огонь. Только
огонь мог очистить это место, стереть всё до основания!
Он рывком открыл ящик, вытащил
оттуда спички, достал одну, чиркнул ею раз, другой. Пламя
вспыхнуло, такое маленькое, такое послушное. Огонь лизал древко
спички, медленно, почти нерешительно. В его глазах отражались языки
огня, а в душе — странное облегчение. Пусть горит. Пусть всё здесь
сгорит! Он уже поднёс спичку к занавеске…