— Сутулый! — истошно завопила говорящая задница. — Что за
херня?! Сейчас я тебя сниму!
И я почувствовал, как Шнырь быстро перерезал веревку. Руки у
меня были связаны за спиной, так что я грохнулся на пол, как мешок
с костями.
— Шнырь, ты че творишь? — орал в это время не своим голосом
Сутулый, но Шнырь его не слышал, а остервенело перерезал веревку,
стягивающую мои руки.
Наконец-то свобода! Я вскочил на ноги и потер затекшую шею. Ну
теперь ваш черед, утырки! Я выставил вперед ладонь и отправил в
Шныря испепеляющую огненную струю, но на деле ничего не произошло,
лишь небольшая струйка дыма поднялась с руки. Что за херня?! Почему
не сработало? Ладно, потом разберусь. Попробовал ударить молнией —
нифига, результат опять нулевой!
В это время опомнившийся Шнырь понял, что натворил и, перехватив
в руке нож, злобно оскалился и пошел в мою сторону. Одновременно с
этим Сутулый перестал верещать с галерки и тоже стал угрожающе
приближаться.
Делать нечего, надо использовать то, что уже сработало. И я
послал ментальный сигнал их вегетативным нервным системам,
инициировав процессы желудка, кишечника, почек и мочевого пузыря.
Проще говоря, недоноски неудержимо захотели в туалет, и все это
сопровождалось неистовым рвотным рефлексом. Они вдруг замерли и,
раздув щеки, покраснели от напряжения. Что происходило дальше, я не
буду вам описывать. Скажу только, что бедолагам страшно повезет,
если их внутренние органы не перейдут в наружное положение. В
ближайший час они точно никому больше хлопот не доставят, а после
сто раз подумают, прежде чем приблизиться ко мне хотя бы на
километр.
Ну что ж, дело сделано. Надо двигаться дальше. Фу, что за
гадость! Надо не двигаться, а бежать, пока меня самого не
стошнило.
Я еще до этого заприметил, что нахожусь в каком-то то-ли хлеву,
то-ли сарае. В дальнем конце виднелась дверь, которой я и
воспользовался. Осторожно выглянув наружу, я увидел, что на дворе
глубокая ночь, а я нахожусь в глухой и грязной подворотне, где
стояли несколько старых лачуг, зажатых между пошарпанными
трехэтажными зданиями.
Память повешенного вторгалась в меня огромными блоками, вызывая
адскую боль и головокружение. Мне надо было срочно найти уединенное
местечко, чтобы привести мысли и тело в порядок, а заодно понять,
какие способности у меня сохранились. Вызвав в памяти ассоциации со
словом «дом», я получил примерную информацию, как до него дойти и
где я нахожусь. Город назывался Петербург, а неудачник, в тело
которого меня занесло снимал маленькую квартирку в каком-то
зачуханном флигеле на отшибе.