Тем более, у него была фамилия Рыбкин
– совсем как у одного из самых приятных, хоть и проходных,
персонажей братьев Стругацких. Я думал, что только крайне
положительные и спокойные родители называют детей в честь подобных
литературных персонажей. И что дети обязательно соответствуют
именам. (Сказал человек, в чем паспорте написано Евгений Фортунов,
но которого небеса явно терпеть не могут: неудачи подстерегают меня
тут и там.)
Феликс, между чем, взъерошил волосы и
подозрительно прищурился.
– А на чем ты собираешься играть,
пианист? В квартире нет фортепиано, а синтезатора у тебя я не
вижу.
Тут я смутился.
– Я временно не играю.
– Почему? – удивился
Феликс.
Явно барахлящий холодильник за ним
зашумел и вздрогнул, и Рыбкин прижался к нему всей
спиной.
– Мне… не повезло на последнем
концерте, – не желая вдаваться в детали, обтекаемо сказал я. – Пока
что не хочется садиться обратно за инструмент. Я решил взять
несколько месяцев паузы: отдохнуть. И, возможно, пописать
книги.
– Ничего себе, – опешил мой
сосед. – И что ты собираешься писать?
– Фэнтези. – Я вскинул
подбородок. – Городское.
Глаза у Феликса стали по пять
рублей.
А затем – такие, будто он хочет
сказать что-то достаточно важное. Но в итоге он только обаятельно
улыбнулся:
– Ну, тогда мы подружимся! Ладно,
будем считать, обнюхались. Смотри, я не ожидал, что ты приедешь
днем, поэтому не успел убрать все свои… профессиональные штучки.
Если ты сейчас побудешь в своей комнате, я тут мигом разберусь.
Сможешь потом брать еду и принимать душ без опаски. А если вдруг
что-то все-таки вылезет на тебя – ты сразу выбегай из комнаты,
захлопывай двери и зови меня, договорились?
– «Что-то» – это что? – не понял
я.
– Вариантов много, – Рыбкин сделал
неопределенный жест рукой. – В Петербурге, знаешь ли, водятся самые
разные… кхм… пранки. В смысле, я самые разные делаю. Но все будет
хорошо, гарантирую!
Так и началась наша совместная
жизнь.
***
Мартовский Петербург – не самое
приятное место. Стыло, ветрено, снег еще не растаял, а голые
деревья выглядят усталыми и одинокими.
Все уговаривали меня переезжать
попозже, чтобы случайно не испортить себе впечатление о городе.
Лучше дождаться, говорила семья, когда ветер с залива переменится:
станет карамельно-соленым, пахнущим морем и липами, а масонское око
Казанского собора заблестит на ярком весеннем солнце.