Виолетта словно почувствовала на себе его умоляющий взгляд и обернулась к окну, которое разделяло две прижатые ладони. Рука снаружи вдруг сорвалась, скользнув по мокрому стеклу, и Эдуард подался всем телом за ней, словно хотел удержать. Самвел на бегу споткнулся о выбоину в асфальте и упал, растянувшись в луже во весь рост. Всю последнюю неделю, после того как Овсепяны приняли решение уехать, он крепился, не давая воли эмоциям, даже когда оставался один, старался всех поддержать, а сейчас, беспомощно лёжа на перроне под проливным дождём, не смог сдержаться и разрыдался во весь голос.
– Любимый, поднимайся. Пойдём домой. – Это Лена, опустившись рядом на колени, пыталась помочь ему встать.
Поезд длинной чёрно-зелёной дымящей змеёй уходил за горизонт, увозя людей в неизвестность. Армянская семья стремилась оторваться от своего счастливого прошлого и кровавого настоящего, отправившись на этом поезде в Ленинград.
Начиналась новая жизнь…
Но та прежняя, от которой убегал Эдуард Овсепян, уже готовилась нанести очередной удар и только подстерегала момент. Эдуард даже не догадывался, что в спортивной сумке увозит с собой проклятье прошлого. Он долго вглядывался в мелькающие за окном тени, а на него смотрело усталое, осунувшееся незнакомое лицо, иссечённое, словно клинком, морщинами. Давно не стриженные густые усы, когда-то придававшие ему задорный вид, обвисли, состарив лет на двадцать. Широкие округлые плечи борца ссутулились, портя подтянутую спортивную фигуру. Эдуард хотел поймать отражение своих глаз, но, заметив глубокие мешки под ними, отвёл взгляд от стекла и посмотрел на Виолетту. В полусумраке купе её восточная красота казалась неестественной: правильные мягкие черты лица, обрамлённого густыми чёрными волосами, ниспадавшими на пышную грудь, в бликах горевшего ночника несли на себе отпечаток жертвенности. Маленькие ладони покорно лежали на столе. Она сидела всё так же неподвижно, то ли в трансе, то ли в забытьи, и глаза её были прикрыты. «Может, всё-таки заснула?» – подумал Эдуард и вспомнил про сумку.
Он зашёл в купе и закрыл дверь. Сняв сумку с багажной полки, он долго не решался её открыть, но наконец потянул за молнию. Разворошив пачки с деньгами, достал со дна дорогой кинжал с костяной рукояткой, инкрустированной крупным рубином в форме сердца. Блеск драгоценного камня и холодный булат клинка завораживали. Эдуард повертел оружие, и рукоять вдруг будто сама легла в руку. Он поднял кончик лезвия к бледно-синему свету ночника, пытаясь разобрать таинственную арабеску, и внезапно почувствовал, как что-то отчётливо отдалось ударом в ладонь. Эдуард вздрогнул, поёжился от суеверных предчувствий, положил кинжал на столик и выключил ночное освещение.