Я подумал, подумал и махнул рукой по клавишам. Взвейтесь кострами, синие ночи, лейся, лейся, ключ отрадный, журчи, журчи свою мне быль. Пальцы полетели, подчиняясь импульсам подкорки, в голове застучало: «Отворитеся! Отопритеся!» и «А не то мы вам ворота разнесем!». И вошло Оно – отряхивая с себя венки и древесную труху, календарные страницы и целлулоидный серпантин запечатленных мгновений.
Я впустил на монитор прошлое.
Глава первая
Давным-давно.
Будильник, зараза, трезвонил ровно в семь. Кирпича на него не было… И сразу же начинали петь гудки. Солидный, басовитый – Триста четвертого завода. Пожиже – фабрики Петра Алексеева. И совсем тоненький – «Иголки». Кунцево звали на работу.
– За что? – каждый раз спрашивал я себя. – Почему я должен вставать в такую рань?
– Мне же в третью смену! – умолял я маму.
– Уроки делать! – мамин голос был беспощаднее заводского гудка.
В эту минуту мама казалась мне самым недобрым человеком на свете.
– Ну, еще минуточку! – зарывался я головой в подушку. – Еще чуть-чуть!
Но мама уже гремела посудой, уже пахло керосином, и шипел доходяга-примус. Брат Мишка, который спал рядом, на стульях, приставленных к дивану, острыми коленями расчищал себе путь к моему месту. Приходилось выбираться из-под груды наваленных на нас телогреек и торопливо натягивать тысячу одежек. Холодно же! Клацая зубами, я разбивал кружкой лед в ведре, черпал на донышко и слегка смачивал лицо, ухая, чтобы мама лучше прочувствовала. Не лето же!
– Какие зубы! – отмахивался я от нее. – Кто чистит зубы зимой!
Торопливо заглотав приготовленный мамой завтрак (а она вставала всякое утро, чтобы накормить меня), я доставал ненавистный учебник. И что же? Так я и знал! Меня уже поджидал бассейн с вливающейся и выливающейся водой. Какое мне до нее дело! Я и плавать-то не умел.
Мстительно обмакнув перо в непроливашку, я калякал прямо на странице учебника:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль…
Вот! Пусть знают! А то думают, будто Пушкин сидел перед фонтаном Бахчисарайского дворца и складывал столбиком литры и кубические метры.
Решительно затолкав учебники и тетрадки в парусиновую сумку, я объявлял:
– Пойду к Дорохину делать уроки!
Мама не возражала. Жалела нервы. И у нее давно уже было подозрение, что ее старший сын не самый умный на нашей улице. Но деловитый, деловитый. Вон как шустро напяливает на себя старенькое (ох, какое старенькое!) пальтишко и твердой рукой толкает заиндевелую дверь.