— Я боюсь принести в этот мир хаос.
— Так не приноси, — сказал он. — Зачем бы тебе это делать?
— Понятия не имею, — сказала я. — Но есть пророчество, и оно
гласит.
— Пророчества — это чушь собачья, — сказал он. — Далеко не все
пророчества сбываются.
— Смерть, который верит в свободу воли? Но говорят, что свобода
воли принадлежит людям, а не богам.
— Возможно, у нас тут просто сложности с терминологией, — сказал
Гарри. — Твой отец — не такой бог, какими их принято считать в
вашей вселенной. В смысле, он не сверхъестественное непогрешимое
могущественное существо с неограниченными запасами силы. Он —
просто могущественное существо. Он может заблуждаться, может
принимать неверные решения, и он смертен. Просто… э…
трудноубиваем.
— Как ты?
Мой отец умирал дважды. Оба раза он воскресал, становясь еще
опаснее, но…
Гарри не умирал ни разу. В его личном зале славы наверняка есть
какая-нибудь табличка, выданная по этому поводу.
— Вроде того, — сказал Гарри. — В общем, мысль в том, что тебе
не обязательно принимать тот образ, который тебе пытаются навязать.
Все эти крылья, лишние руки, копыта и хвосты совершенно
необязательны.
— Что-то я окончательно запуталась.
— Ну, полагаю, у тебя еще есть время, чтобы со всем разобраться,
— сказал он.
Я хмыкнула. Это прозвучало слишком оптимистично даже для Гарри
Бордена. Возможно, некоторые проблемы и можно было отложить на
потом, но существовал целый ряд вопросов, которые требовали ответов
вот прямо сейчас. Если вообще не вчера.
И первое место в этом рейтинге, конечно же, занимал Черный
Блокнот.
— Ладно, убедил, — сказала я. — Давай поговорим о Кларке. Ты
спрашивал, почему я перестала его навещать.
— Если ты не хочешь это обсуждать, я не буду настаивать, —
сказал Гарри.
— Нет уж, будем обсуждать, — сказала я. — Возможно, мне
понадобится твой совет.
— Я не знаю, где эта книжка, — сказал Гарри.
— Никто не знает, в этом и проблема, — сказала я. — Но Джон
плох.
— Полагаю, вся эта круговерть из постоянных смертей и
воскрешений может здорово давить на психику, — сказал Гарри. — Но,
судя по твоим рассказам, он парень крепкий.
— Видимо, не настолько крепкий, — сказала я.
Еще задолго до этой истории Джон пару раз признавался мне, что
он устал. Он прожил больше двухсот лет, и все эти два с лишним века
были наполнены приключениями. Сначала на службе короне (не нашей,
разумеется, Британской), потом — на вольных хлебах, и работа в
полиции, где мы, собственно говоря, и познакомились, была для него
своеобразным выходом на пенсию.