Как Дмитрий Шостакович ходил в Минске на футбол
Почти каждый художник – следующая ступень эволюции курицы, только что снесшей яйцо. Цель курицы – кудахтать о своем достижении на весь курятник, возглашая, что плод ее задницы – самый совершенный, прекрасный и восхитительный во всем мире. Цель писателя, художника и композитора – возглашать всему миру, что плод его гения – самый талантливый, бесподобный и креативный, особенно – по сравнению с плодами серых и бездарных коллег.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович был настоящим художником, однако о своих произведениях говорить не любил. В «гении», в отличие от многочисленных коллег из Союза Композиторов, не записывался. На высокие трибуны без особой нужды не лез. Было у Дмитрия Дмитриевича две темы, на которые он мог говорить бесконечно. Во-первых, какой законченный мудак председатель Союза Композиторов СССР Тихон Хренников – сталинский холуй и «сын торгового работника», как его сам Шостакович называл. Во-вторых – какая боевитая, задорная и бескомпромиссная команда «Зенит», какой содержательный футбол она всякий раз демонстрирует и как приятно смотреть на этот футбол с трибун.
Именно на любви к футболу Шостакович и погорел во время творческой командировки в Минск…
Тринадцатая симфония Шостаковича «Бабий Яр» едва ли не сразу попала в число подозрительных и полузапрещенных. Вспоминать о геноциде советских граждан еврейской национальности в шестидесятые годы уже не рекомендовалось: «проявления мирового сионизма». Немосковская премьера Тринадцатой симфонии изначально планировалась в Киеве, что было бы справедливо, однако тогдашний первый секретарь ЦК КПУ товарищ Подгорный отказал Шостаковичу категорически: нам, мол этих жидовских плачей в столице советской Украины не надо! А вот тогдашний первый секретарь ЦК КПБ товарищ Мазуров почему-то отнесся к возможной премьере в Минске снисходительно. Может, не совсем понимал, что такое симфония и чем она отличается от оперы. Может, припомнил свое гомельское детство и многочисленных друзей-евреев. А, может, просто был выпивши. Короче, проявил типичную политическую близорукость.