Вгляделся в лица. И никого знакомых… хотя — разве что вот этот,
посередке? Рожа такая, будто уже видел раньше… Странно, очень
странно. А еще я на полу лежу, загораю.
— Э! Студент, ты не покалечился? — голос прозвучал так, будто ко
мне обращались.
— Да нормально все с ним, глянь, как шарёнки вылупил! Труханул
маненько и все.
Один из работяг с щеткой усов под носом потянул мне мозолистую
руку, помог встать. Я поднялся, тотчас подметил, что дело
происходило в заводской раздевалке. Все, как и везде в подобных
помещениях: длинные ряды шкафчиков с замками, свет льётся из
коробчатых уродливых плафонов на потолке, вокруг крашеные в
болотный цвет стены, а на полу затертая мелкая и кривая плитка.
— Маралий корень! Верке хоть говори, хоть не говори, а она все
одно мыло хозяйственное в воду добавляет! — проворчал усатый,
который помог мне встать. У него из кармана торчит штангенциркуль.
Кстати, тоже советского еще образца, с точностью до десятки. Добрый
прибор.
За подобный сейчас между рабочими такая рубка шла, что не дай
боже. Все эти новомодные штангеля с погрешностью в сотку и цифровым
табло не шли со старым советским инструментом ни в какое
сравнение.
— Ладно, мужики, че мы пацана смущаем! Пойдемте, что ли, в
козла, пока двадцать минут до начала смены? — предложил усатый.
Мужики быстро потеряли ко мне интерес, некоторые развернулись и,
переговариваясь, куда-то пошли.
— Молодой, э-э! — окликнул меня усатый. — Там тебя Палыч
искал.
— Наставничек херов, — зажав ноздри пальцами, выдал другой
работяга, помоложе усатого.
Я так понял, высказался в адрес какого-то Палыча.
— Да ему доплачивают за ученика. Говорю Палычу — давай его мне,
а он говорит: чему ты его, кроме как квасить, научишь?
В раздевалке поднялся гогот. И «делегация» двинулась к лестнице.
Я еще несколько секунд слушал удаляющиеся голоса:
— Васька, ты кипятильник поставил? Ты фрезу нашел? А когда у
тебя до 3471 руки дойдут?
Я еще довольно туго соображал, но что сразу резануло, так это
то, что они ко мне «молодой» обращаются. Я-то, может, и не против
молодым быть, какой дурак откажется, только моя молодость
закончилась лет этак тридцать назад.
Ну дела! Вообще ничего не помню, ни какой это цех, ни как
оказался здесь. А с Игорьком, интересно, что стало? Я же вроде
успел сберечь его. Но почему, япона-матрёшка, я целехонький. Для
наглядности я все же похлопал себя по груди ладонями, никакой раны
там не было и в помине, кости тоже целы. Кстати, рубашка тоже не
моя… и брюки… что за ерунда? Бракованные пассатижи! И не пил вроде,
глоток шампанского у Машки-табельщицы точно не в счет. Этого пойла
бутыль надо, чтобы дядю Валеру повело.