– По-моему, я знаю это место, – сказал я. – Дамочка с заработком, Боб?
– Ну-у, по-моему, да, но ведет себя очень пристойно. Не зарывается, рабочих с промыслов не берет, перегонщиков скота – тоже. Если б эти проповедники по всему городу меня не теребили, я б ее вообще не трогал.
Интересно, перепадает ли от нее и Бобу? Я решил, что вряд ли. Может, Боб Мейплз и не гений мышления, но мужик такой, что не придерешься.
– Так как мне с нею обойтись, с этой Джойс Лейкленд? – спросил я. – Сказать, чтоб на дно легла, или пусть валит отсюда?
– Ну-у… – Нахмурившись, он почесал голову. – Не знаю, Лу. Просто… ну, поезжай да приглядись к ней, а там сам решишь. Я знаю, ты и помягче можешь, и поприятнее. А если надо, можешь и потверже. В общем, поезжай на свое усмотрение. А я тебя поддержу, что бы ты ни решил.
Добрался я туда часам к десяти утра. Завел машину во двор, развернул так, чтобы потом легче выезжать. Номеров округа не разглядеть, но это я не специально. Так и надо было.
Я поднялся на крыльцо, постучал и шагнул назад, снимая стетсон.
Мне было как-то неловко. Я вообще не совсем понимал, что ей скажу. Может, потому, что мы какие-то старомодные, но манеры у нас – не то что, скажем, на Востоке или Среднем Западе. Тут всему, что в юбке, говоришь «да, мэм» и «нет, мэм» – если у мэм белая кожа, само собой. Если застанешь кого врасплох, извиняешься… даже если потом его придется арестовать. Тут ты мужчина, и порядочный притом, – либо ты вообще никто. И вот тогда спаси тебя Господь.
Дверь на дюйм-другой приоткрылась. Потом распахнулась совсем – женщина стояла и смотрела на меня.
– Да? – холодно произнесла она.
На ней были пижамные шортики и шерстяной пуловер; каштановые волосы лохматились, как овечий хвост, а ненакрашенное лицо заспано. Но все это было без разницы. Без разницы было бы, даже если б она вылезла из свиной купалки в одном дерюжном мешке. Вот чего в ней было.
Она бесстыдно зевнула и повторила:
– Да?
А я все равно не мог заговорить. Наверно, пялился на нее с разинутым ртом, как деревенщина. Не забывайте, это было три месяца назад, а недуг меня не трогал лет пятнадцать. Лет с четырнадцати.
Росту в ней было чуть поболе пяти футов, сотня фунтов весу, а шея и лодыжки тощенькие. Но это ничего. Меня устраивало. Добрый боженька знал, куда налепить столько мяса, чтоб от него