В такие холода мне нужно лишь соответствие смерти. Я знаю точно: здесь мы не обнищали духовно, как может показаться, ведь были нищими в момент, когда первый его камень был заложен в наши сердца.
Из-за перепада температур на окне, а потом и зеркале в ванной смущенно проявились отпечатки ее рук. Кажется, именно так с ним общается печальный свет луны его молодости. Я курю в это окно и тяжелым пеплом посыпаю ваши бездарные головы. Ее голову.
Я помню детство – это значит, что я до сих пор богат. Помню, как сердце вырывалось из моей груди – однажды я действительно был влюблен.
Артюр смотрел в окно на монохромный город настолько широко, насколько умел, будучи подсвеченным изнутри и снаружи, одинаково ярко, светом собственной звезды из тропика Водолея, и молил ее скорее погаснуть. Она в это время целовала асфальт, уверенная, что это он. Окурок окончательно затлел только на ее скривившейся ахиллесовой пяте.
– Дай мне рассказать о себе, но не так, как делают это другие мужчины.
Вокруг нет стен. Артюр Рембо выходит из отеля впервые за ночь. В его руке нитка. В зубах – игла. Он зашивает себе глаза и распускает бутон желания отправиться в путь наверх, а не в погоню за смыслом.
Свой путь ловца измерений.
Артюр построил внутри себя храм и теперь ищет в него вход. Видно, как сосредоточенно он обходит Вандомскую колонну ровно три с половиной раза, придав больному телу развитие, вращение по спирали. Он явно находится в моменте от того, чтобы направить себя в сторону Гранд-опера. Игла выпадает из кармана, проникает сквозь узкую щель, достаточно самоуверенно пронзает отсутствие слабых сторон у книги. Кажется, что это происходит незаметно для всех, но он оглядывается и видит за спиной помешанных последователей. Они – его необрубленный пуп. Артюр оглядывается вновь и улавливает карнавальную природу марша, который он ведет за собой. В марше кипит жизнь, но так кипела жизнь только в польском гетто.
У подножья, напротив Церкви Святой Троицы, в одно мгновенье все начинают идти на него, пританцовывая, но почему-то обходя бренное тело, оставляя один на один с той единственной, святой девочкой. В толпе он не так хорош, потому для него это – к становлению. Он глядит в ее любвеобильные глаза, но видит лишь свой приглушенный тьмой свет. Такая не даст сочинять сопли.