Мне интересна не эта книга, не ее издание, а слова внутри. Слова как заклинания. Поэтому все мои слова – это прошлое, Невозможное. Я сам выедаю себе мозг. Но я знаю, как связать нас ими, моя девочка. Бессвязно связать.
С сигаретой меж пальцев, он начал водить руками в воздухе, выписывая мелодии, будто рядом спрятался терменвокс. Если она когда-то и играла там, то в его душу возвращалась, не стучась, сарабанда, сменяя лакримозу, но трипхоповый гул в ушах лишь нарастал. Протрезвел? Я более не раздвоен, расчетвертован в этой комнате? Хорошо.
Возвращайся, когда захочешь меня настолько, что тебе будет все равно, скучно от слова «совсем», кто и когда изыдет в свет сквозь тебя. Святые попросту не рождаются в этой вони разочарований.
Для трезвого понимания кто есть кто в современной литературе достаточно просто помнить, что в Hôtel Costes, в комнате Артюра Рембо, время перечеркнуто как явление и, пока очередные таланты окучивают славные Пулитцеровские премии и стремительно забываются, в этой чудесной и чудовищной вселенной лишь успевает истлеть сигарета в его руках. Вы вечно звоните в колокол по тому, что ищите и находите свой второй дом, но если и иметь второй дом – то только подобный. Если бог существовал, он сейчас был бы где-то здесь, занимался тем же самым.
В мою голову только и шепчут, что кто-то умер. В каком из смыслов?
Если бы в моей книге играла музыка, если бы вы только могли видеть все это, было бы куда проще. Лишь тогда опыт погружения был бы полон. Знайте, на протяжении всех этих предложения я слышу, как кто-то, что-то нестабильно крадется. Такой скрэтч очень режет даже мое привыкшее ко любым речам ухо. Как бы я хотел, как надеюсь я, что меня здесь не найдут.
В огромной ванной слышно веселились и грустили безымянные пока нимфы, разбивая там сад из пленивших их беспокойств, скорби, подзывая его присоединиться. Я не просил стирать мои вещи, но они порошка, еще, еще и еще. Они так хотят вдыхать его, плясать голышом. Они не любят кокаин – им просто нравится, чем он пахнет. Я ступаю к ним по разлитой на и без этого скользкий пол воде, кривоватый напор которой емкости в номере не в состоянии вместить. Другие бы в ней уже утонули, но мне она по колено.
Одни голые, голые бляди. Голая правда. Сомнительные образы беззвучных времен. Мне уже давным-давно все равно на эту книгу. Нет, не напоминай. Мне интересна не она, не ее издание, а слова внутри. Слова-заклинания.