Через эти три часа я, переделав какие мог домашние дела, уже кипел от злости. Но сам звонить не хотел – не то что гордость не позволяла, просто это был уже какой-то затык психологический. Сходил купил помидоров-огурцов к столу, каких-то фруктов для неё и всё же набрал эсэмэску: «Тебя ждать?» В ответ была тишина. Через четыре часа, когда я уже плюнул на всё, включая её беспринципную любовь, Лина ответила: «Да, конечно, только не сегодня, на работе засада и у начальника юбилей». Я тут же спросил эсэмэской: «Ты и ночевать собираешься на работе?» Она ответила через несколько минут: «Нет, но вечер не свободен». Меня хватило только на одно слово: «Понял», в которое я вложил всю злость и горечь.
Естественно, в голове носились обидные мысли: «Так занят вечер, что переночевать приехать не может. Хотя какая ей разница, ехать ко мне или к Вансовской. Если, конечно, к ней». Уже давно у меня были сомнения, что Лина милуется только со мной. Пару недель назад она приехала, провела ночь со мной, целый день мы были вместе и она помогала мне по хозяйству, а вечером попросила довезти её до подруги в Новогиреево. Прощаясь в машине, вдруг сказала, не объясняя: «Теперь мы увидимся через две недели». Эти безапелляционные заявления уже выводили меня из себя. Я не стал спрашивать ни о чём, просто затаил злую обиду, мечтая, как придёт время и я ей скажу: «Сегодня у меня вечер не свободен» или «Теперь мы увидимся через месяц». Вот до какого подросткового идиотизма нас доводят женщины. Кстати, эти две недели заканчивались как раз сегодня.
Когда мы с ней познакомились, она была совсем другой. Лёгкой, весёлой, в меру смешливой. Это был незабываемый год – 1980-й. Год московской Олимпиады и смерти Высоцкого. Не знаю, какое из этих событий более значимо для истории. Для меня-то, безусловно, смерть Высоцкого. Давно уже ходили слухи о том, что он на грани гибели, что он болен, что его доконают пьянство и наркотики, но в то же время было какое-то твёрдое убеждение, что он не может умереть, что он практически бессмертен, как бессмертны боги. А он и был богом. Для многих в Советском Союзе, да и за его пределами. И смерть его в отчищенной от всяческой скверны и грязи по случаю всемирного спортивного праздника и, казалось, малолюдной Москве была совершенно неожиданной и непредставимой.