Распятый дервиш - страница 20

Шрифт
Интервал


в слабом свете фонаря.
До рассвета – есть мгновенье.
До расстрела – целый миг.
И безудержные тени
злом ползут за воротник.
Я приник к стене пространства,
и метронома шаги
измеряют путь от чванства
до кладбищенской пурги.
Сколько сделано ошибок,
жизнь – как поезд под откос.
И взорвались струны скрипок,
и скулит бездомный пёс.
Целый век я слышу стоны
за позёмкой января.
Плёс предутреннего Дона,
и расстрельная заря.

«В жилах моих дикой ягоды сок…»

В жилах моих дикой ягоды сок
и неизбывная жажда стремлений.
Так же, как все, я ищу уголок,
где не бывает пустых нападений.
Пенье по рощам разбуженных птиц
или страниц недописанных росчерк
не обозначили чётких границ
для наступления зла или ночи.
Хочешь, не хочешь, а Богу молись,
лишь в покаяньи отыщешь спасенье.
Вон скакуны табуном пронеслись,
больше не слышится птичее пенье.
Знать приближается мрак и туман.
Путь казака – с басурманом сраженье.
Только б не ожили ложь и обман,
и о любимых очах сожаленье.
Помню, как с платья срывал поясок,
но не хочу ни рыдать, ни лукавить.
В жилах моих дикой ягоды сок,
значит, рождён для защиты и Прави.

Славяне

Мы – древнейший народ на земле.
Кто-то скажет:
не доказать!
Но рисунчатый слог на скале
возвращает ушедшее вспять.
И я вижу, как пращур веков
надевает рубаху в крестах.
Славянин.
Ни оград, ни оков,
а душа и проста, и чиста.
Нет ни денег, ни каверзных смут,
но стремление: радость дарить.
И славяне доселе не лгут,
а стараются просто любить.
Инородцам, увы, не понять
эту тайну славянской души.
Нас стараются скомкать, сломать,
уничтожить и сокрушить.
А зачем?
Что мы сделали им,
беспокойным хранителям зла?
Скоро вновь оживёт Аркаим.
Русь – всё тот же даритель тепла.
Только надо создать рубежи
и казачий дозор на скале.
Расскажи мне ещё, расскажи
про древнейший народ на земле.

«Пустые глаза одинокой женщины…»

Пустые глаза одинокой женщины.
Но что она знает? Хочет?
Ей было когда-то полмира обещано,
достался лишь ужас ночи.
Досталась лишь пустота осязаемая,
в глазах её отражаясь.
Она скользит к облакам по касаемой,
ушедшую жизнь обожая.
Ушедшую жизнь, затянув удавкою
непониманья и горечи.
А грязь, словно прежде, утробно чавкает
под сапогами полночи.

«Солнечным светом омытый…»

Солнечным светом омытый,
скрытый от каверзных дум,
я – человек неолита –
взялся за праведный ум!
Только в моём неолите
нету ни стран, ни дорог
и ни желанья, ни прыти