Арилейна вздрогнула, но совсем чуть-чуть. Едва заметно. Посмотрела на спокойную, как домашняя коза, смертоносную тварь, и улыбнулась.
– А разве мантикор можно приручить? – спросила тихо.
Дайрен слышал, как забилось ее сердце. Она была слишком близко, чтоб не слышать. Не чувствовать.
– Я могу приручить любую… даже самую норовистую зверюшку, – ответил он, едва не улыбнувшись.
И резко развернул девушку вполоборота к клетке. Крепко обхватил ее ладонь и, взглянув в огромные испуганные глаза, протянул вперед, сквозь решетку.
Мантикора дернулась, фыркнула. Острый хвост взметнулся вверх и… опал.
Маленькая ладошка прикоснулась к рыжей шерсти. Зарылась пальцами.
Зверь не шевелился, закрыв горящие ядом глаза.
Арилейна широко и по-детски радостно улыбнулась.
– Только помни: никогда не пытайся сделать этого без меня, – жестко сказал Дайрен, и девушка кивнула со всей серьезностью. Впрочем, тут же начала чесать мантикору, как будто ничего страшного он не сказал.
«Глупая феечка», – подумал рыцарь. Но в этот раз злости не было.
– Так я могу здесь гулять иногда? – спросила она, хлопая пушистыми ресницами.
И опять эта ее широкая улыбка. Наивная до безумия.
«Нет уж, феечка. На меня такие фокусы не действуют».
И если бы она еще не стояла рядом, у него в объятиях…
– Можешь, – вопреки мыслям, ответил он, скривившись. Чувствовал, что пожалеет. – Но только до десяти часов вечера. Ровно в десять вольеры открываются. И из сада тебе живой уже не выйти.
– Спасибо! – радостно воскликнула она, и дернулась в его руках.
Он готов был поклясться, что она едва его не поцеловала.
Мрак. Наваждение.
И вот: не уходит. Не отстраняется.
Серые глаза испуганно расширились. Чернота зрачков залила радужку.
Вздохнула. Тяжело. Глубоко. Задержала дыхание.
Посмотрела на его рот.
Пухлые губы еле заметно распахнулись…
– Мне надо идти. Солнце режет глаза, – солгал он.
Отпустил ее и, резко развернувшись, ушел, не оглядываясь. А через некоторое время приказал запрячь карету и уехал прочь из дома, где все мысли сбивались в кучу, возвращаясь к одной единственной фее.
Но через пару часов, когда солнце уже начало клониться к горизонту, его карета снова появилась у ворот. Уже на территории особняка он мгновенно осознал, что был прав. Арилейне нельзя было разрешать прогулки.
Но нет, она не сбежала. В этот момент Дайрен неожиданно подумал о том, что даже хотел бы, чтобы она сбежала. Потому что все было гораздо хуже. Она умирала.