Имя мое - любовь - страница 8

Шрифт
Интервал


«Меньше народа – больше кислорода», - считала я, продолжая косить под душевнобольную, стараясь без чужой помощи залечить все свои невыплаканные боли. Я помогала кладовщице, за что та мне приплачивала. Стало еще веселее жить: можно уже было купить больше журналов. Старые, еще родом из Советского Союза, я не торопилась нести на помойку. Перебирала их раз в год, бережно укладывая из одной коробки в другую. Придумывая при этом, как можно сочетать старые узоры и новые, яркие, сумасшедшие практически цвета.

Богатой я не стала, но счастливой была. Насколько я могла сравнивать с тем, что было до.

Наденька умерла, завещав квартиру и дачу приходу. Я взяла кредит и выкупила дачу дороже, чем она могла стоить. Толстогубый поп к тому времени заматерел, его рыхлость превратилась в одутловатость, видимо, от частого причащения. И он видел, что мне не просто необходимо, а дорого это место. И посему цену загнул выше раза в два.

Я прикинула свои потери и поняла, что купить на эту сумму смогу такой же садовый участок, даже получше и поближе к городу. Но этот бросить не могла. Еще и кур смогла спрятать до их приезда с бумагами у сердобольной соседки. В итоге в зиму ушла с запасом курятины, собственным домиком и долгом размером с айсберг, о который разбился Титаник. Тетку я не хоронила. Ее возлюбленный приход похоронил ее как нищенку. Но мне было даже не плевать. О таком говорят пусть и неказистое и неприличное, но мне было «насрать большую кучу».

Заболела я после сорока. Начала отекать, пухнуть, и ни один врач, так и не поставив мне диагноз, отправлял домой. Вода никак не хотела покидать мой организм и, будто готовясь к засухе, наполняла все клеточки моего тела. Я надеялась, что с приходом весны я, как мой маленький сад, оживу и все настроится и наладится.

Не наладилось и весной.

Вот тогда, именно в ту роковую ночь, я плакала. Навзрыд, захлебываясь своими слезами, сжимая зубы от душевной боли. Я никогда не знала любви. Ни любви ребенка, ни любви матери, которую не помнила, ни любви мужчины. Во мне самой было столько ее нерастраченной, что иногда я думала: это не вода заполняет меня, а любовь, которая не потребовалась в этой жизни никому.

Резко вдохнув и вздрогнув, я проснулась. В той же темноте и вони, где уложила меня Фаба. У входной двери на лавке. И я вспомнила свой последний день там… дома.