— Иди за снегом, - Фаба проорала из-за печи.
Ночью у меня была идея сбежать. Но в изорванном зипуне, с голыми
ногами и в разорванном на груди платье - это мог сделать только
полный псих. Убивать и скармливать поросятам меня явно не
собирались. Я нужна была для другого.
— Иди, хватит сидеть, - повторила Фаба уже криком, и я
осмотрелась. Старшие отпрыгнули от меня и скрылись за занавеской,
чем вызвали недовольство Марики. А маленького мне просто некуда
было положить. На стол или лавку я не решилась, потому что он мог
повернуться и упасть, а на полу было так холодно для голого
малыша…
— Марика, забери его. Мне некуда положить… - промямлила я.
— Неси, - заорала та. Ребенок взмахнул ручками и заревел от ее
крика. Я принесла его в тот угол, который еще не видела. Там стояла
широкая, сколоченная из кривых досок, даже не кровать, а настил.
Сверху были наложены матрасы, одеяла, подушки. Их было так много,
что ее тощего мужа я увидела не сразу.
Когда я подала ребёнка, она с размаху врезала мне по лицу.
— Ты принесешь снега или нет? – снова заорала Фаба. Мне
захотелось найти тот нож, которым мне вчера угрожала ее дочь, и
прирезать эту тварь. Но их было много, и меня тут же убили бы саму.
Злость, кипящая внутри, напугала меня. Ведь я и правда готова была
взяться за оружие.
— Иду, - перемотав расхристанную грудь платком, который служил
мне ночью подушкой, я накинула свой зипун, взяла от печи ведро,
почти пустое после ночи, и вышла на улицу.
— Твари, какие же вы все твари. Я не знаю, где я и кто я, но. Но
если я не проснусь, вам хана. Я клянусь: вам всем, за исключением
детей, крышка! - шипела я, боясь закричать, поскольку меня могли
услышать.
Я стояла и пинала снежный сугроб растоптанными до ужаса
тонюсенькими кожаными сапогами, надетыми на голую ногу. Потом взяла
снег в ладони и протерла лицо. Попыталась мокрыми руками пригладить
волосы. Но то гнездо, которое там свилось, похоже, поддастся теперь
только ножницам.
Сходив за угол, справила нужду, как могла, поправила одежду и
набрала снега. Фаба растапливала печь. В доме было уже очень
холодно. Особенно на моей лавке у входа. Ведро я поставила туда же,
где оно стояло. Снег со дна рассыпался по полу. Хозяйка, завидев
это, пнула по ведру с такой силой, что оно влетело в ножку лавки,
вернулось к ее ногам и ударило по ним. Она заорала и, подняв
деревянную бадью весом не меньше пяти килограмм, бросила ее в меня.
Как я успела пригнуться, не знаю, но бадья просвистела над моей
головой, сбила шторку в комнату Марики и упало прямо перед ее
«ложем». Заорали дети. Кто от страха, а кто за компанию. Заорала
третья баба, выскочила, чтобы понять, что произошло, и кинулась на
меня. Я выбежала на улицу, пробежала по тропке вдоль дома и, увидев
еще одну тропинку за угол, забежала туда. Там тоже была дверь, за
которой был сеновал. В сено я и села. Слез снова не было. Как и
сил. Это просто не могло быть правдой! Не могло и все!